Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

мизер втемную разложить хочет. И один, и другой подручный Юрия хорошо помнили, как тот сам дознавался у Логинова о каком-то айзере, фото ему в нос тыкал. Как террористами тиранил, когда под эфэсбэшного полкана косил. Не поверил Васе Миронов. И Соколяку не поверил.

– Нет, не то. Перед нами экспонат грамотного оргпреступника. Вот станет генералом наш Василий, книги начнет читать и писать правильные, так еще, помяни мои слова, сам запишет этого бойца в классику. Видишь, Раф, как он ушел грамотно, всех шестерок скинул нам, а теперь меняйте его! Но где Картье, он и впрямь не знает, верю. Не его компетенция, – похвалил Соколяка Андрей Андреевич.

– Зато вы вот на это взгляните.

Миронов просмотрел на фотографии, разложенные на столе, увидел и свой двор, и дом, и кислое лицо консьержки, и себя, и Курого, вместе и в розницу. «Ну и рожи у нас стали, – разглядывая лица в овальных красных рамках фломастера, не удержался он, – даже уважительность к себе особая развивается. В мои годы почетно стать объектом женского внимания, если, конечно, женщина – не врач. А уж заинтересовать грамотную наружку – просто мечта».

– Да, Ютов с размахом был человек. Способный офицер. Я помню его, хоть и военный, но, мне в его штабе рассказывали, интерес к обобщениям питал. Такая уж под фуражкой судьба: в мундире с годами все труднее умещаться, вот тут самых способных широта и подводит, – рассуждал Миронов. – Ты только мне скажи, призывник, чтобы нам как-то разойтись по паритетам… – Он решил продолжить допрос, хотя Кошкин смотрел уже волком. Сундук и его ребята маялись, надо было что-то решать, куда-то двигаться. – Скажи, ты всю эту фотовыставку, все вот эти городские осенние пейзажи под сердцем держал, или своему генералу отправил? Ты скажи, и мы обсудим, куда тебя деть, болезного.

– Мы ведь, что надо, узнаем. Мы ведь, если так, твоего мидовского джентльмена очень побеспокоим, – добавил Шариф навскидку, наудачу. Ему повезло, удар попал прямо в дых. Соколяк вскинулся на Рафа бешеными глазами. Он понял, что его игра в поддавки не прошла, Полковник и его волкодавы знают слишком много, чтобы купить их за бесценок.

– Все вы на крючке уже, все! – злобно захрипел он. – А ты, Полковник, считай, уже из списка живых вычеркнут. Ты самому Ютову поперек горла встал! А он, если что со мной, тебя талибам сольет. Самому Назари. Вот тогда кровью похаркаешь, старый. Что я, ты схему под угрозу поставил! Ты, червяк, решил крепость подточить! Уп…

Соколяк захлебнулся, Кошкин сильно хлопнул его ладонями по ушам. Из носа потекла черная кровь.

– Утомил он, Андреич! Ну прямо чмарит по-черному, чертенок, – молодо воскликнул Вася.

Но Миронов уже не обращал на Соколяка внимания. На дворе густели густые сумерки, а у них тут на щербатой фатере парадокс получался. Просто-таки выходил. «Цугцванг. Цугцванг», – напевал про себя «чеченец», обдумывая положение. Свое лично и, как водится, конечно, общественное. За полвека взрослой, или, по крайней мере, сознательной жизни с ним такое бывало: вот уже вроде бы все фигурки на руках, все белые, тяжелые, со свинцовыми грузиками, спрятанными в махровых брюшках – развивай атаку, загоняй крестового короля в пещеру пешек, выставляй ему неизбежный бесхитростный цуг… Ан нет, последним ходом, ловкой ухмылкой вывернется, отступит, а за спиной у него туры грозят, щерятся тебе в грудь на клетчатых перекрестках, прострелянных сквозняками прямых вертикалей. Шахмат Андреич избегал, силы своей в комбинациях деревянных фигур не чувствовал…

Вот и теперь, уже вытянув было лесочку до самого конца, на крючке оказался он сам. И теперь стоило дернуть сильнее – как прорвется севшая на крохотный якорь аорта. Надо дернуть, вся его судьба кричала, что надо, надо выдернуть этого Большого Ингуша из его небесной механики, надо брать его хулиганов, надо хватать мидовского чинушу, вырывать жабры у боевиков мистического Назари, движущихся через них, через Россию, взрывать благополучную Европу, о которых говорил Курой. Надо было защищать государство. Что он делал много раз, много лет. Но тогда – да, в этом он верил Соколяку, – за это надо платить. Скорее всего, собственной жизнью. Своей, Рафа, Васи. Может быть, Балашова. Насти. О них – о Балашове, но особенно о Насте он вдруг подумал с большой, как коровье сердце, осознанной нежностью. Удивился, что вспомнил именно о ней. Наконец Карим-Курой и его афганцы, его «пограничники», обороняющие Русь. Цуг-цванг. Тогда… тогда, раньше, они могли умереть за Него, кинув свои жизни в розовую копилку со щелкой в Кремле. Но теперь – теперь Его больше нет, а их только он и защитит. И Настю – только он. Потому что он независим. От Него. Не замешан на новой крови. Не ест от пирога. Не ест.

Наверное, каждый человек многократно задумывается о смерти, о своей смерти. Иногда меряют ее, как костюм, иногда проверяют на запах, осторожно бродя кругами, принюхиваясь, или просто так, поражаются мысли о том, что когда-нибудь умрут. Нет, не верно – что вдруг перестанут жить. И что ухнет в никуда созданное за жизнь внутри себя «нечто», осуществляющее связь, ответственное за смысл и осмысляющее ответственность перед тем, что будет «потом». Но не то профессионалы.

Миронов научился думать о смерти прагматически. Заигрывать с ней или дразнить ее, близкую и внимательную даму, не было нужды. Торопить было просто глупо, но ходить к ней в гости – так было бы за что. Просто родина давала все-таки смысл. Родина помогала направлять в русло характер. А теперь? Смысл оказался вне ее, смысл сосредотачивался теперь, скорее, в нем самом, и от него растекался по его стране, по его системе, по его ложе. Смерть пока не пугала – велика была закалка привычки, – но уже настораживала бесперспективностью. И Миронов принял решение идти на переговоры со своим большим старым знакомцем.

Несмотря на то что звонок вышел довольно поздний, а день был насыщен политически важными и даже государственными делами, Ютов еще не спал. Слышно было сносно, куда яснее звучал голос, чем порой в Москве.

– Руслан Русланович? Это Андрей Миронов. Из Москвы. Вы называете меня полковником.

Ютов, казалось, не удивился, что с номера Юрия звонит «чужак».

– Я с вами знаком? Вы у меня не служили.

– Генерал, меня с вами познакомил Юрий Соколяк. Познакомил сегодня, но вы, я думаю, обо мне наслышаны.

– Что привело вас ко мне в столь позднее время, полковник? Я надеюсь, мой бывший подчиненный, давая этот телефон, объяснил вам, что я человек не праздный?

Миронов был удивлен самообладанию собеседника. У