Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

– К обеду жду, – сказал Кошкин и хотел уже прервать беседу (дорого все же, целый день на трубке), но услышал громкий голос Миронова, перекрывающий шум ревущего мотора:

– Как наш?

Вася посмотрел на Логинова и еще раз удивился этой раздражающей его способности Андрея Андреича приобщать к «нашим» самых разных людей. Ему не был «нашим» только что спасенный, едва не нарезанный на кусочки мужчина. Он был заложником, он был компаньоном, он был даже, наверное, согражданином, если, конечно, смотреть в широком смысле, но «нашим»? Вот Сундук был «нашим», и, несмотря на все свои «буддистские штучки», Раф был «нашим», но этот человек, хоть и побывал «там», но «нашим» не был. Побывал, да не был. Так он, Вася, чувствовал.

– Ваш дышит. Хоть и едва. Тут такие косметологи работали… Такие инкрустации замышляли… Ну ничего, теперь сидят тихо, вас дожидаются.

Иванов сразу показал, кто из трех обитателей фатеры знаком ему как Юрий Соколяк.

– Я могу ехать к жене?

Он обращался не к Кошкину, а к Гене Мозгину, к которому испытывал доверие и даже тянулся.

– Слушайте, Иванов, дома ваша жена, и с сердцем у нее пока все в порядке. С вами у нее не все в порядке. Понимаете вы? Вы, офицер все-таки, заодно с этими… упырями!

Но Иванов не слышал уже упрека. Совесть его молчала, душа выгорела и покрылась гарью. Ему было теперь все равно. Кошкин махнул рукой: оставьте его, займемся этим соколом. Иванова отвели на кухню, где бойцы Сундука, те, что брали фатеру, все отряхивались да фыркали от неистребимого запаха их временных маскарадных костюмов. Приехали Андреич с Рафом.

– Так, ну теперь с тобой, мерзота, разборки у нас пойдут.

– Ходят по нужде, я клал на твои разборки, – процедил Соколяк. Пусть они его только до КПЗ довезут, там еще посмотрим, у кого жила толще.

Сундук пнул Соколяка вбок. Пнул коротко, чтобы тот не завалился на спину. Тот скорчился, но криво усмехнулся.

Кошкин почесал в затылке и посмотрел на Миронова вопросительно. Захваченных можно было «помять», но все равно, раньше или позже, их надо было куда-то сдавать.

– Кто пытал? – он сильно ударил ладонью по уху Удава и заглянул тому в глаза. – Ты пытал, вижу. Тот пахан, сам руки марать не станет.

– А я тебе скажу, что будет. – Андреич склонился над Удавом. – Знаешь, как в Чернобыле с мародерами боролись? А я тебе доложу, товарищ лейтенант преступного мира: как поймаем голубчика – мешок на голову и пулю между ушей. Чтобы неповадно было. Помнишь, Вася? – обратился он к Кошкину. Вася, как и Миронов, никогда не бывал в Чернобыле, но согласно закивал:

– Да, отвадим молодцов.

– Ну да, тогда вы в соку были, а теперь ментовская душа тонка, – проскрипел Соколяк. Сундук был уже тут как тут, но Андрей Андреевич остановил его примиряющим жестом.

– А я объясню. Вот он, – Миронов указал на Кошкина, – он мент. Ему сейчас нельзя. Но он уйдет, и я, человек сугубо частный, начну с тебя, чухонь!

Миронов взял Удава за подбородок и вздернул его кверху.

– Ты ведь, наверное, не боишься ничего? Ты срок мотал, ты зону нюхал?! А ты, – он повернулся к Коляну, – ты заступишь во вторую смену. И вторая смена твоя будет тяжелее, чем у шахтера. Ну, а с тобой, Соколяк, мы обождем. Обождем, пока оклемается наш товарищ и ответит тебе на добро добром. Он мужчина покладистый, он тебя на сто ремешков нарежет, пока ты не вспомнишь все, что ведаешь и чего не ведаешь.

– Про Большого Ингуша! – добавил Шариф из-за его спины.

– Я помочь могу, – неожиданно произнес Удав. Он не хотел быть первым, и взгляд настырного пожилого пузана ему очень не понравился.

– Чем? Чем ты можешь помочь, чего мы не можем? Что ты знаешь такое за средство золотое?

– Я ничего не знаю. Колян этому вашему с погоняловым «журналист» шмаль особую шнырял, для разговорчивости. А Юрич-мытарь из него тянул, кто такой Миронов, Балашов кто, что такое Аналитический центр.

– Сучара, – сплюнул кровью Соколяк, – иуда московская. Ты ж себя на долю лютую подписал. Я же выйду. Этим со мной не сладить. И тогда порву я тебя, как бумагу, как ливер.

– А ты пока его в сортир убери, мордой в бачке пусть отмокнет, а мы тут пока с двумя сговорчивыми потолкуем. О порядке очереди. А тут перемены намечаются. Товарищ интеллигентный, место свое уступает, – сказал капитану Миронов, и тот вытащил Соколяка под мышки, как мешок с луком.

– Продолжай, парень, порадуй свежими новостями. А то сведения твои скучные. Он вот и есть Миронов, а я – Балашов, чего тут шило в мешке таить, – вкрадчиво вступил Шариф. – Я тебя в расход и пущу.

– А я что, по краю? – завопил в истерике блатной Колян. – Это Удав. Он жуть наводил, узоры он расписывал. Я культурно молчуна на базар разводил, без грязи, без кровей всяких.

– Я с вашим работал. Если б не бомжи, я б его распеленал, как младенца. Я и Сокола раскачать могу, он что мне, родной… А ваш – он в несознанке надолго. Колян его, бычара, в два захода ушатывал.

– А что, дельное предложение, – одобрил Раф. – Василий, ты же не против? Такова воля народа. Так и ты, и мы в белых смокингах. Даже камера – и та ими самими проплачена. Якши. Пойдешь, длинный, вторым по делу.

Когда из сортира вернули Соколяка, он твердо знал, что ни за что не выдаст своего патрона. Какие бы менты ни придумали подворотцы. Но, увидев готовящегося к работе Удава, будучи опущенным на стул, где только недавно сидел Логинов, он вспомнил глубокий протяжный крик «журналиста» и вдруг обессилел – кто бы угодно, только не известный ему мучитель Удав. Он не бегал от врага, не боялся ни разведок, ни ночных рейдов по тылам, он пережил многое, Юрий Соколяк, он думал, что готов ко всему. Он ошибся, взял на себя чересчур большое, не потянул. Он готов был искупить вину. Смертью. Но только не пыткой, только не под руками изощренного предателя. И Соколяк выдал Ютова. На повторный вопрос Шарифа: «Кто твой хозяин в Назрани», – он так и ответил: «Руслан Ютов». Ответил и потерял сознание.

– Ну дела, – развел руками Раф, – что только мирное время с нашими мужчинами делает.

2000 год. Северный Кавказ