Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

проверки удара, способного высушить ногу и молодому мужчине. Но прежде чем гладкое дерево достигло цели, Пустынник, подшагнув навстречу и развернувшись, поймал запястья нападавшего натянутым шарфом, ловко перехватил их и потянул громилу к себе, словно помогая начатому тем движению. А затем резко рванул наверх. Молчун взвизгнул, его ноги заплелись. Потеряв равновесие, он грохнулся на спину. Еще одним проворотом старик на противоходе вывернул захваченные им в плен руки врага, и тот, еще раз пронзительно вскрикнув, потерял от боли сознание. Бита упала на асфальт.

Вожак пришел к Моисею без биты. В руке он сжимал кастет. И в его глазах не было ни удивления, ни страха, ни тени раздумья. Но была ненависть. Он не торопился с ударом, он ждал, пока его маленький подручный забежит с тыла и напрыгнет жертве на спину или бросится в ноги. А дальше… Дальше он забьет еврея, как бессильное, связанное животное. Скот. Vieh[41].

Низкорослый помощник знал, что делать. Он подшакалил по широкому кругу за спину Пустыннику и, прыгая, искал удобный момент для атаки. Поганый еврейский старик, вроде и не двигаясь на колченогих ножках, никак не подворачивался спиной. В парне зрела чирием неуверенность в своем абсолютном превосходстве.

— Greif ein, Mann![42] — подбодрил младшего вожак. Тот подскочил и в полете нанес ногой удар. Он метился всей подошвой утяжеленного ботинка в спину, туда, где прячутся сморщенные еврейские почки. И тут вожак атаковал сам, метясь кастетом в челюсть.

Но Пустынник ушел. Он отступил одним точным шагом и с линии прыжка, и перед вожаком, потом еще шаг в сторону — и остался с заводилой на миг один на один.

— Na ja, Klugscheise! Ich schicke Dich zu deinen Uhreltern![43] — произнес вожак. Он не сразу продолжил атаку, а обождал, пока займет позицию помощник.

«Опытный», — усмехнулся старик. В пустых глазах Моисей разглядел окошечки в зеркальный мир, о близком существовании которого давно догадывался, но все не хватало чего-то, чтобы разобраться окончательно. Видимо, одиночества. Добра и зла нет, есть только половинки целого в этом, явленном мире, а вторые половинки обитают как раз там, в зеркальном. Они отделены от нас тонкими пленочками, подобными бельму на глазу. Яйцеголовый не был злом, не был добром. Он — окошко в мир молодых шахидов… Двойной мир! И ООН лисицы Балашова. ООН, призванная соединять и соединять, складывать и склеивать эти половинки в своем чреве…

Шахид в широких брюках снова забежал сбоку, но тут произошла неприятность из разряда тех, что приводили вожака в бешенство почище, чем всякие выходки и каверзы евреев, негров и турок. Свой немец, бюргер, прохожий пенсионер вступился за проклятого старика-еврея. Прохожий цыкнул на жену и шагнул к дерущимся.

— Haut ab! Ich rufe die Polizei![44] — крикнул человек зычно и погрозил мобильным телефоном.

Со звериным рыком вожак кинулся на Пустынника. Он нанес удар носком в пах и влет послал кулак в челюсть. Старик не ушел от первого удара, он только смягчил, погасил его, подобравшись в бедрах. Ботинок словно застрял, зажатый между ногами. А потом вожаку что-то жгучее полоснуло по глазам. Вместо того чтобы развить атаку, он прикрыл ладонью глазницу. Повинуясь инерции, телом он навалился на Пустынника. Короткий тычок костяшками согнутых пальцев в горло, и вожак с хрипом повалился навзничь. Глазки его маленького подельника забегали в выборе между боем и бегством, но стадное все же победило. Он воровато сунул руку в карман и достал нож-бабочку. Моисей увидел, как задрожало длинное острие, каким худым было выпростанное из рукава запястье. Парень выбрал немца и прыгнул к нему, и тот попятился, выставив перед лицом беспомощную руку. Женщина завизжала, Hilfe, Hilfe[45].

— Арий! — негромко произнес Моисей, шагнув наперерез шакалу. Тот оглянулся и сделал широкий выпад ножом, отгоняя от себя безумного старика, с которым не было сладу. Пустынник выкинул руку из-за спины, и шарф, с неожиданной скоростью разметнувшись на всю длину, стеганул парня сильно и колко по лицу. Короткий тычок локтем на слом запястья лишил парня оружия. И тогда он побежал без оглядки, а Моисей Пустынник поднял пальто и пошел прочь.

— Обождите! — позвал его немец, но жена, выйдя из столбняка, потащила его в противоположную сторону. Потом он еще долго попрекал половину тем, что так и не узнал секрета шарфа, которым старый еврей победил врагов мирного бюргерства.

Моисей шёл через город, зажигающий огни. Пальто он так и нёс в руке, от сырого ветра худую шею защищал шарф, в бахромистые концы которого были вшиты маленькие стальные конусы с острыми наконечниками. Пустынник шагом прорезал мягкое тело города. Он разговаривал сам с собой. Аллах снова подарил ему земную жизнь. Поручил земную жизнь. В день, когда он получил, наконец, работу, решительно приближающую его к выполнению миссии. Это завет. Так понял бы это Чёрный Саат, так понял бы это и Одноглазый Джудда, умеющий видеть землю, отражённую в небе. Но Кериму Пустыннику такого понимания мало. И не случайно ему присвоено новое имя. Новое имя — новая линия судьбы. Ему предстоит взорвать этот город. И вот когда он приближается к выполнению миссии, Бог сводит его с молодыми безумными шахидами Запада, желающими уничтожить тех же, против кого направляет меч шахид Востока. Двойственность природы и здесь напоминает о себе. Смерть не страшна, страшна бессмысленность смерти, её нечистота. Смерть в состоянии нечистоты. Сердца молодых шахидов не были открыты чистоте, если их глаза не отличили иудея от афганца, старца от воина, одежду от оружия. Правда, они не готовы были к смерти и не обрели смерть. Но слепота! Слепота! Вера не оправдывает слепоты… Смысл взрыва — обретение не одного лишь слуха, но зрения. Зрения правды. Видения Джинна Моста. Остановка времени. И как следствие, возвращение миру полноты. Соединение двойников!

В старике не родилось во время его пути желания поделиться мыслями ни с Мухаммедом-Профессором, ни с Чёрным Саатом, не говоря уже о простаке Карате. Не думал делиться и с Логиновым, но ему бы хотелось, чтобы Логинов и его незримый собеседник, лисица Балашов, пришли к тем же выводам, что и он. Не для спасения извилистого медленного мира нужна жертва города и городов, а для большего — для возвращения полноты Всему миру, для возвращения Пространству Времени, дневной стихии солнца — сонного звука луны. Пустоглазым шахидам Запада — черноглазых смертников Востока. Ненависти — любви. Логинову — Зии Хана Назари. Великому Ганди — великого Тамерлана. Верблюду пустыни Кериму — лисицу