Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

Балашова. Двенадцать присяжных… Пустынник усмехался. Велосипедисты объезжали его, отчаявшись спугнуть с ровной асфальтовой дорожки чудного глухого старика. Они исчезали в буро-зелёной массе парка, не добираясь до алого заката, открывавшегося за долгим бирюзовым полем, что распласталось между Кёльном и Фрехеном. Красное солнце — к завтрашнему ветру.

* * *

Моисей Пустынник на следующий день был выходным и не ходил на работу. Совершив утреннюю молитву, он долго занимался чтением книг, среди которых были Талмуд, учебник по гидравлике на немецком языке, советский справочник по химии и советская же научно-популярная брошюра по современной физике. (За нее не раз порывался приняться и Профессор, но лишь брал в руки, так сразу откладывал.)

Потом Моисей снова отправился в синагогу. Пустынник, после того, как устроился работать, нечасто бывал в синагоге, но после вчерашней встречи на улице ему отчего-то захотелось прийти туда. На этот раз была пятница. В еврейском храме готовились к шабату. Но люди — и в этом Пустынник находил главную причину наличия на земле нынешней, убогой формы человеческой жизни — были погружены в духовную праздность. Хотя проявлялась эта праздность по-разному, они в массе не слышали шороха перелистываемой страницы великой книги. Их страницы…

Моисея узнавали многие.

— Давно вас не было, герр Шток. Я уже побаивался, что вы крестились… — попытался пошутить с ним охранник и отчего-то смутился, когда Пустынник молча кивнул ему головой.

— А, господин Шток! Как вам последние дела? Эти кацапы дают на жертв цунами 500 миллионов, но больше не дадут ни цента еврейской общине! Попробовали бы вы получить у них 500 миллионов для жертв их нацизма…

— Ах, Моисей, уважаемый, наконец-то! Как ваши дела? Вы все работаете? Завидую. Времена теперь такие, что и до нас доберется арбайтсамт+…

— Скажите, Моисей, американцы разбомбят Иран, или эта Европа опять продаст Израиль? Если бы не Германия и Франция, палестинцев давно бы утихомирили, как Саддама…

— Моисей, я скажу только вам и под большим секретом… Кто-то выписывает на Ваше имя мацу! Да, понимаю, мы с вами выше этого, но ведь нельзя так потакать…

И все же Пустынник был далек от презрения к людям синагоги. И он знал наверное, что не в угоду случаю его путь к Аллаху пролегает через эту юдоль плоти. Равно как и свел его с яйцеголовым не в угоду случаю. (После этой встречи из памяти не шли медяки глаз и странный, — словно лизнул латунную гильзу, — остаточный вкус на кончике языке — что не с человеческой сущностью свел Аллах его Джинна Моста, а с нечеловеческой, не вполне человеческой сущностью, коей еще ему ему не встречалось и коей вообще не было! А что это за сущность и зачем произошла встреча — нет в нем еще понимания. Ни обычного человечьего нет понимания, ни особенного, «осиного».)

— С наступающим, уважаемый Моисей. Да продлит Господь еще на год вашу молодость! — пожелал ему старик из Гомеля, предварительно заглянув внимательно в глаза.

Пустынник ответил ему таким же внимательным взглядом. Ради возможности вот так, напрямик связаться с душой времени, заглянуть в один из ее колодцев, он ходил сюда. Еще год молодости, а потом — вечность. Освобождение времени от этого человечества…

После синагоги Моисей Пустынник долго-долго гулял по городу, который уже знал почти так же твердо, как Кабул или Мазари-Шариф. В отличие от Кабула в декабре здесь росла трава и на газонах временами распускались желтые дикие цветочки. Но вода человеческой реки, пульсирующей по улицам, была холоднее, чем на его родине. Хотя, по большому счету, то есть по тому счету, который и следовало вести, изучая единственную Книгу, разница была пренебрежительно незначительна.

Моисей Пустынник на пути к дому, зашел и на футбольный стадион. Сторож поздравил его с Новым годом.

— Ну что, скоро на пенсию? — ответил Пустынник. Ему не было жаль людей этого города, которых должен был забрать с собой в вечность Черный Саат, их было жаль не больше, чем его афганцев, гибнущих от голода и бомб. Но, по тому самому счету, и не меньше.

Однако безразличие к смерти не означает безразличия к жизни. К ее холоду и ее теплу. И Пустыннику, зубу его души, ноющему от холода жизни, стало теплее от мысли, что добродушный сторож уйдет на покой и не окажется здесь в тот час, когда Черный Саат приведет в действие райскую машину…

Домой старик вернулся к началу сумерек, к краснеющему закату. Трое ждали его.

Глава четвертая

Осиная связь

Беспорядок растет со временем, потому что мы измеряем время в направлении, в котором растет беспорядок.

С. Хокинг

Предисловие

Текучая серебряная амальгама, город постоянно фотографируем рекой, и отснятый метраж впадает в Финский залив. В неодушевленном мире вода может рассматриваться, как сгущенное Время.

И. Бродский

А в одушевленном? Что такое Время в одушевленном мире? Не является ли оно нам в нескольких различных ипостасях, каждая из которых, в зависимости от угла зрения, представляется нам главной ценностью — одной жизни ли, истории ли многих-многих жизней? Или оно — и есть Бог? Или оно все же — главное препятствие и главные ворота между человеком и Всевышним? И не ведутся ли войны между человеками в конечном итоге именно за эти ворота? И за эту реку? Ведь именно она уносит в озеро Вечности, или в море Вечности, или в океан Судьбы отражение твоей судьбы, твою каплю, экстракт найденной тобой осмысленности. Или одушевленности.

Ведь так разнятся люди, живущие у реки, с людьми, обжившими озеро, а люди, обжившие море, с людьми, чьи годы прошли в близости к океану… Разнятся в способе соотнесения себя с огромным, сущностным — с природой, равной либо океану, космосу, либо реке Времени. И все они — другой человеческой породы, чем те, кто вдали от живой воды. А что если вода — время в мире душ? Может быть, в одной из ипостасей — это язык? Язык поэтов? «Когда потеряют значение слова и предметы, за дело для их возвращения берутся поэты»… Или, когда поэтов больше нет, хотя бы писатели. Что такое оно, это Время, за субстанция, если оно «сжимается в периоды мифов творения», как было сказано, когда еще жил поэт?

С физической и с поэтической точек зрения понятно, что сотворение мира требовало жертвы — уже в силу третьего закона термодинамики возрастание «структурности» мироздания должно сопровождаться либо притоком энергии извне, либо падением «структурности» в чем-то ином —