Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

заботливостью и аккуратностью, только ключики к этим бесценным архивам теперь отнюдь не всегда выдавались руководителям ведомства, а хранились в различных анонимных карманах. Но! То, что казалось анонимным сверху, без особого труда достигалось «снизу» благодаря крепким братским связям и авторитету «Вымпела» – им эти ключики бывшие коллеги доверяли без опаски, зная, что эти ребята зря компру налево не пустят. А если пустят, то не забудут друзьям отстегнуть. Благодарные они. Ну, а уже с «ключиком» обойти «плохого» аппаратчика не представляло особых проблем.

Посоветовавшись с бывшими своими более молодыми знакомыми, при новом президенте страны крепко вставшими в совбезе и во внешней разведке (Миронов от широты душевной называл их учениками), Андреич передал через них под самого Патрушева, главу ФСБ, пакет сведений о террористах Назари, грозящих Европе, и о выгодном бартере, предлагаемом Масудом. А что, высоко взлетел ученик, но, по сути, недалеко ушел от простого своего народа. Миронов не забыл в записке и дополнение, где ясно изложил мысль о геополитических интересах России в Азии, об отдельных чиновниках, корысти ради забывающих и государственные обязанности, и истинных друзей, а также о той пользе, которую в условиях сложных отношений с близоруким Западом из-за событий в Чечне принесет вся эта история о боевиках, переправляемых через Кавказский хребет в самое сердце Старого Света. К каждому аргументу прилагалась подробная схема. Записка «пошла».

Представитель Патрушева тет-а-тет встретился с полковником Каримом, а вскоре, очень вскоре, на самом закате октября, российский министр обороны Сергеев выехал в Душанбе, где впервые повидался с самим лидером Северных – по совокупности причин Путин принял решение о решительной военной помощи Масуду. И союзницей осторожного Путина, как ни огорчались западные гуманисты, выступила Европа. Дружно забыв о Чечне, старосветские политики ретиво принялись в ООН давить на Пакистан, на талибов, и без того растерянных неожиданным, дерзким наступлением Ахмадшаха. Панджшерскому Льву хоть и не удалось откинуть врагов от важных путей сообщения с таджикской питательной средой, но политически эта активность изменила в его пользу положение перед вынужденной военной передышкой на зиму. Европа, хоть прилюдно, как обычно, и требовала соблюдения прав человека и гуманитарных ценностей, но уже не в Чечне, а в Афганистане. И настаивала на прекращении поддержки террориста и наркоторговца Зии Хана Назари. И однозначно отказалась признавать Талибан.

Тем временем британские службы безопасности начали консультации с российскими коллегами, а шеф немецкой разведки срочно отправился в Россию, поскольку уже местные журналисты заговорили о том, что начисто упустила, проспала БНД! В немецких посольствах стран СНГ был резко усилен контроль за просителями постоянного места жительства. Пограничная служба удвоила бдительность на рубежах с Чехией и Польшей, через которые опытные перевозчики приноровились перевозить афганцев в трейлерах через границу Германии за крутые деньги, а в аэропортах полицейские и сотрудники ведомства по охране границы[9] донимали своей подозрительностью честных турецких граждан, приезжающих в гости к родственникам. «Неонаци», – ругались граждане турецких и еврейских кровей и даже жаловались на произвол и ненависть к иностранцам в своих многочисленных иноязычных газетах, что, естественно, не производило на пограничников ни малейшего впечатления. Разве что в одном из редких комментариев некий политик правящей партии СДПГ напомнил в этой связи о предстоящем суде над кровавым «Кельнским халифом» Метином Капланом, возжелавшим было создать в Германии исламское государство. Мол, полиция опасается выступлений его фанатичных сторонников. И ни слова о Назари. Ну, а евреям уже никто не отвечал. Более того, обеспокоенные спецслужбы потребовали усиления мер и от партнеров по Шенгену, особенно у лопоухих голландцев и бельгийцев.

Нидерландцы, скрепя сердце, провели проверки в портах и на дорогах и, к своему удивлению, наткнулись на грузовик, заполненный косоварами и афганцами. Почти в то же время облаву на пришедшем в Стамбульский порт грузинском судне провела полиция Турции – стражи порядка были немало обескуражены, найдя в шплинтах у четырех членов экипажа отличные турецкие паспорта. Назари неистовствовал – две из посланных им разными путями и под разными легендами четырех секретных групп споткнулись по дороге. Правда, оставались еще арабские «студенты» безжалостного Омана, легендированные проверенным путем через университеты, да команда афганских «стариков» Черного Саата… Хотя бы это успокаивало. Значит, врали его людям трусы из российского аппарата, что на Большого Ингуша больше полагаться не следует.

Но до забот и шефа БНД, и великого воина джихада Андрею Андреевичу Миронову не было особого дела. Смерть мидовского чиновника и исчезновение Соколяка обрывали нить, по которой можно было бы дополнить сведения, переданные ФСБ полковником Курым. Но, как понял по разным разговорам с коллегами «чеченец», ни российские разведчики, ни российские политики не горели желанием задаром «батрачить на дядю», наглухо закрывать проход для боевиков из Азии в Европу, и уж тем более, искать за немцев перелетных птичек Назари. «А пусть разнесут там их пол-Берлина, как в сорок пятом, тогда вспомнят про нас да про Чечню, – сказал в сердцах один из бывших учеников, по долгу службы связанный теперь с Интерполом, – да, на коленях будут просить, чтоб границу закрыли. Пусть платят. Миллионы вложат. В нас. Нечего было нас в Чечне бросать, да с грузинами заигрывать», – добавил другой, подтверждая тем самым правильность мироновского тайного бартера с Ютовым.

Собственно, единственное, что досаждало теперь Миронову, это упрямое диссидентство Логинова и тихое отделение Балашова.

Крепкий организм Логинова особенно тяжело отходил от пережитого. После долгого беспамятства и жестокой ломки, вызванных так и не выясненным зельем Коляна, он вышел исхудавшим, заостренным, постаревшим, с суставов кистей никак не сходили опухоли, а его и без того ироничный, критический, но доселе гибкий ум будто закалили в упорном неприятии окружающего. Кто бы ни попадался ему в собеседники, Балашов ли, Ута ли, или Маша, лишь войдя в курс дела, он принимался с язвительной сухостью убеждать их, что их не просто обманули, но и использовали и что они стали соучастниками заговора России и Востока против Запада. Самоубийственного заговора. Про спасенную Марию он будто не слышал и, узнав, что итальянку отправили на лечение домой, более не спросил о ней ни разу. Зато то и дело вспоминал о Картье.

Особенно доставалось от него Уте. Когда немка вкалывала, как ломовая лошадь, сидела в газетных архивах, брала интервью, резала в бюро пленки, а ночами, когда Владимиру было совсем туго, следила за ним вместо няньки (сперва в больнице, потом на дому), Логинов нет-нет да и попрекал ее здоровым ее никчемным эгоизмом. Она изменилась, хотя глубокие синяки, образовавшиеся на некогда пышущем румянцем лице, странно шли ей, подчеркивали