Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

— Пока да. Ты только сам к следователю не лезь. Все их подозрения строятся на ненависти к тебе ее матери да на фотографии. Но по фото они ничего не выяснят — и каче-ство съемки неважное, и в маске ты там. Ну, есть у тебя такая куртка, что с того? Я сказал следователю, что добрая треть работающей в моем концерне молодежи щеголяет точно в таких же. Так что доказать, что снят именно ты, невозможно.

История с Таней Кудрявцевой, как Саша и опасался, получила малоприятное продолжение. Дача сгорела дотла, пожарники так и не приехали, от нее занялись соседние домики. Ущерб был огромен, но это еще не все: на одном пепелище обнаружились человеческие останки. Началось следствие; Танина мать нашла в комнате дочери странный снимок... Один из кадров компрометирующей пленки был отпечатан дважды, и дубликат снимка завалился за кровать. На фотографии просматривался силуэт мужчины в черной одежде, в маске и с автоматом в руках. Определили, что снимок был сделан в районе Павелецкого вокзала приблизительно год назад, когда имела место довольно шумная разборка, участники которой остались неизвестны правоохранительным органам. Мать погибшей уверяла, что точно такую же куртку видела на приятеле ее дочери Александре Матвееве... Ну, и началось.

Ему прислали повестку с приказом явиться в РУВД по месту жительства Татьяны. Он, естественно, приехал — с трехдневной щетиной, немытыми волосами, в мятых брюках. Мало того, он успел перед выходом из дома хватануть стакан водки, так что являл собой вид нормального совершенно убитого горем молодого человека.

Следователю он длинно и путано — складно врать нельзя было, никто не поверит, что человек в таком состоянии способен связно мыслить, — рассказал историю их взаимоотношений с Татьяной, сообщил, что она ему с самого начала страшно нравилась, было в ней что-то оригинальное, но решимости сделать предложение набрался только к пятому курсу, когда понял, что если не женится, то она попросту бросит его, решив, что с нее хватит терпеть

Его измены. А он, хотя и гулял от нее, все же прекрасно понимал, что для него она будет идеальной женой.

Потом он добавил, что лег в больницу на ежегодное обследование по поводу язвы желудка, а выписавшись, узнал от однокурсников, что его любимой не стало. Ну, и запил с горя, и черт с ней, с язвой...

Ясеневская команда мгновенно перешла на аварийное положение — не путать с военным! — их места на контролируемых территориях временно заняли отряды Белого и Слона, оружие было убрано в надежные тайники, все занялись мирным трудом на пользу обществу, любые стычки были запрещены. Переход был обусловлен непосредственной угрозой ареста лидера. И уже полтора месяца команда находилась в законсервированном положении.

— Как настроение у людей? Разброда еще нет?

— Что ты! Дисциплина — выше, чем обычно. Ходят, подбадривают, будто меня вот-вот к стенке поставят.

— А положение серьезное. Менты узнали, что в той разборке с одной стороны принимали участие вологодские ребятки, с другой — ясеневская команда. Плохо уже то, что стато известно о существовании твоей группировки.

— Если ты думаешь, что моих людей поймать легче, чем твоих, то...

— Саша, всегда легче поймать того человека, о котором знаешь. До сих пор менты видели творения рук ваших, но не знали, кому эти творения приписать. Теперь им извест-но, что в Ясеневе есть группировка. И, я думаю, ты хорошо сделал, что с самого начала запретил работу с дельцами твоего района. Уж в Ясеневе тебя искать без толку.

— А что изменится от того, что менты узнали про мою команду? Ничего. Про беляевскую группировку знают, по - моему, все, в любом московском дворе у десятилетнего пацана спроси — он тебе расскажет пару легенд. Хромой в прошлом году из Отрадного армян выгонял, так весь район об этом до сих пор судачит. А Гончара менты вообще в лицо и по имени знают. И что? Все на своих местах.

— Дорогой мой, не надо сравнивать себя и Гончара. Ты тянешь такой же воз работы, если не больше, а людей у тебя вчетверо меньше. Соответственно, в пересчете на головы твои люди при разгроме пострадают значительно сильнее. Не забывай о том, что ты, если будет раскрыта хотя бы

Десятая часть твоих проделок, пойдешь к стенке, и тебя Господь Бог не спасет. То, что ты сделал со своей однокурсницей, — ерунда, тут даже самоубийство трудно доказать, не говоря об убийстве. Алиби у тебя надежное, но я не советовал бы тебе сейчас рвать на себе рубаху и лезть на баррикады. У тебя еще будет время походить по головам. Лучше сейчас какой-то период побыть в тени, чем потом — пятнадцать лет за решеткой.

Пальцы Маронко потянулись за шахматной фигурой, и Саша затаил дыхание. «Ну же, сходи именно так, сходи, пожалуйста!» — мысленно молил он. И, чтобы скрыть на-пряжение, притворился подавленным.

— Сколько же, по-твоему, я должен бездействовать?

— Год, как минимум.

Саша фыркнул:

— Я не волшебник. Через год то, что останется от моей разбежавшейся команды, гроша ломаного стоить не будет.

— Если просто прекратить всякую деятельность — да. А если сильно уменьшить размах работы, то год можно прожить с пользой.

Вот. Вот она. Единственная и неповторимая. Она — крупная шахматная ошибка Маронко. Другой такой нет и никогда не будет.

Отец выжидательно и с любопытством смотрел на Сашу, а тот — на него. Ему пришлось закусить нижнюю губу,- чтобы рот не разъехался до ушей в плутоватой ухмылке.

— Что-то у тебя, дружок, глазки нехорошо заблестели. А? Или мне это кажется?

Осторожным, вороватым движением Саша передвинул ферзя на соседнее поле и вновь оторвал взгляд от шахматной доски. Отец больше не удивлялся — ловушка захлопнулась. Задумчиво потирая подбородок, он просчитывал возможные комбинации, но ни одна из них не вела к победе. Это был верный проигрыш. Если, конечно, Саша не наделает глупостей, но, к сожалению Маронко, тот стал далеко не слабым шахматистом.

— Ай-ай-ай, как же это я проглядел... Хм, но это еще не победа. — Отец сделал вид, будто и теперь ему не составляло труда выиграть. — До победы тебе далеко, как до Луны. Это всего лишь ход, хотя и на редкость удачный. Но, из жалости к твоим внешним проблемам, я могу пойти тебе

Навстречу и предложить ничью, чтобы ты не перенапрягал голову.

— Не-ет, только полная капитуляция, — ехидно