Смерть в прямом эфире - Найо Марш

– Попросите сюда мистера Джилла, – сказал Аллейн.

Энтони, очень бледный, выглядел растерянным и беспомощным.

– Я уже объяснил Майку, – начал он. – Это мой костюм для бала. Мне его днем прислали из проката, а я забыл взять. Дендра напомнила мне о бале и позвонила в доставку, а попала, получается, на Майка…

– Почему, – спросил Аллейн, – вы выбрали именно такой костюм?

– Я не выбирал. Я не знал, что надеть, – от волнения голова совсем не работала. А он как раз сказал, что уже договорился в прокате и подберет что-нибудь и мне. Он уверял, что это персонаж русской мелодрамы.

– Кто – он?

– Э-э… Барри Джордж.

– Барри, – эмоционально повторила Корали Бурн. – Значит, это Барри…

– Не понимаю, – сказал Энтони. – Почему наряд для костюмированной вечеринки так действует всем на нервы?

– Дело в том, – пояснил Аллейн, – что этот костюм – точная копия одеяния мужа мисс Бурн, который носил еще и рыжую бороду. Не так ли, мисс Бурн? Я его помню.

– О да, – кивнула Корали, – вы не раз его видели. Он был хорошо известен полиции. – Неожиданно она разрыдалась. Она сидела в кресле у стола, но за пределами круга предательского света настольной лампы. Корали раскачивалась, дрожа, и била по мягкому подлокотнику. Сержант Томпсон инстинктивно пригнулся, прикрывая рукой свои записи. Майк, бросив страдальческий взгляд на Аллейна, отвернулся. Энтони Джилл наклонился к Корали.

– Не надо, – сочувственно произнес он. – Не плачьте, не стоит того. Ради бога, успокойтесь.

Корали отвернулась и, схватившись за край стола, заговорила, обращаясь к Аллейну, постепенно овладевая собой:

– Я вам расскажу. Хочу, чтобы вы поняли. Слушайте.

Ее муж был фантастически жесток, по словам Корали.

– Это было настоящее рабство!..

Но когда она подала на развод, он предоставил доказательства ее измены с Камберлендом. Они думали, что Власнофф ничего не знал.

– Произошла отвратительная сцена. Он сказал, что уходит, но будет за нами следить, и если я снова подам на развод, сразу вернется. Он тогда был очень дружен с Барри.

Он оставил черновики пьесы, которую писал для нее и Камберленда. Там была прекрасная сцена для двоих.

«А теперь тебе ее не видать, – сказал Власнофф, – потому что ни один драматург не напишет пьесу специально под тебя».

По словам Корали, Власнофф, несмотря на свою слабость к мелодраме, шутить не любил. Он вернулся на свою родину – Украину, и больше о нем не было ни слуху ни духу. По истечении определенного срока Корали обратилась бы в суд с заявлением о признании мужа умершим.

Но Кеннинг Камберленд оказался не готов к долгому ожиданию. Он сильно пил, и в пьяном угаре Власнофф мерещился ему за каждой дверью.

– Он безумно боялся Бена, – добавила Корали. – Для Кена он был как худший ночной кошмар.

– А та пьеса… – подал голос Энтони Джилл. – Она была…

– Да. Между вашим сочинением и пьесой Бена оказалось сверхъестественное сходство. Я сразу поняла, что придуманная им центральная сцена сделает вашу пьесу несравненно ярче. Кен был против того, чтобы я подала вам идею, но Барри сказал: «А почему нет?» Он сам претендовал на роль, которая досталась Кену, и пришел в ярость, не получив ее. Вот и выходит, что, когда он предложил вам одеться и загримироваться под Бена… – Она повернулась к Аллейну: – Вы поняли?

– Как повел себя Камберленд при виде тебя? – спросил Аллейн у Майка.

– Он сделал странный жест обеими руками, будто… Ну, будто подумал, что я пришел за ним. И бросился к себе в комнату.

– Он решил, что Бен вернулся, – сказала Корали.

– Вы оставались одна после обморока хотя бы на несколько минут? – спросил Аллейн.

– Я? Нет, Кэти увела меня в гримерку и была со мной, пока не пришло время моего выхода в последнем акте.

– Еще вопрос. Вы, случайно, не помните каких-нибудь странностей в работе радиатора в вашей грим-уборной?

Корали устало посмотрела на него.

– Да, он как-то хлопнул. Я даже вздрогнула. Я была на нервах.

– После этого вы сразу пошли на сцену?

– Да, меня проводила Кэти. Я хотела заглянуть к Кену – подергала дверь, когда мы проходили мимо, но у него было заперто. Он сказал из комнаты: «Не входи». Я сказала: «Все в порядке, это не Бен» – и пошла на сцену.

– Я слышал эти слова мисс Бурн, – подтвердил Майк.

– Кен уже, наверное, все для себя решил. Он был смертельно пьян, когда доигрывал свою последнюю сцену. – Корали откинула волосы со лба. – Можно я пойду? – спросила она у Аллейна.

– Я вызвал вам такси. Мистер Джилл, взгляните, пожалуйста, не пришло ли авто. А вы, мисс Бурн, соблаговолите подождать в фойе.

– Можно Кэти со мной поедет?

– Конечно. Томпсон ее предупредит. Позвать кого-нибудь еще?

– Нет, благодарю вас. Только старую Кэти.

Аллейн галантно открыл ей дверь и проводил Корали взглядом.

– Найди гримершу, Томпсон, – негромко сказал он. – И приведи сюда Г. Дж. Баннингтона.

Ему было видно, как в фойе Корали Бурн опустилась на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в бельэтаж, и без сил откинулась на стену. Рядом, с огромной фотографии на позолоченной подставке, ей улыбался красавец Кеннинг Камберленд.

Г. Дж. Баннингтон выглядел положительно скверно: он утирал лицо рукой и размазал грим. Алая помада попала на накладную бороду. Но монокль по-прежнему держался в левом глазу, придавая Баннингтону франтоватый вид. Он сразу же начал жаловаться:

– Слушайте, с меня уже хватит. Когда нас отпустят по домам?

Аллейн произнес стандартные вежливые заверения и пригласил Баннингтона присесть. Он подробно расспросил про передвижения Г. Дж. после того, как Камберленд отыграл последнюю сцену. Ответы Баннингтона совпадали с рассказом Майка. Тогда детектив осведомился, заходил ли Г. Дж. в другие гримерки, и получил язвительный ответ, что Баннингтон знает свое место.

– Я был в своей убогой неотапливаемой каморке, благодарю покорно!

– Вы не знаете, мистер Барри Джордж тоже оставался у себя?

– Не могу сказать, голубчик. Он не снисходит до общения со мной.

– У вас есть соображения насчет причин этого печального происшествия, мистер Баннингтон?

– Вы о том, почему Кен это сделал? О мертвых плохо не говорят, но, по-моему, он допился до зеленых чертей. Второй акт доигрывал в стельку пьяный – великий Барри Джордж не даст соврать. Кен увел у него из-под носа ключевую сцену и выставил Барри дураком. Всю пьесу с ног на голову перевернул, но, пьяный, Кен по-другому не играл. – Г. Дж. Баннингтон хитро прищурился. – У гениального Барри Джорджа, должно быть, кошки на душе скребут. Можно считать, что у него на совести самоубийство коллеги. Или вы пока так