Абсолютный дрейф - Роман Николаевич Зимьянин

общее, – в говоре начлага снова начали проскакивать родные украинские интонации. – Во-вторых, горючки у них даже до самой близкой к нам Гренландии, не хватит. А, в-третьих, мне уже Родька доложил, что Филиппов у них и заботливо разгружает свои колбочки, солемеры и дозиметры… Так что, расслабься, «Шерлок» … Через час-другой вернуться вертолетчики. Да, и Филиппов с Кривоносом никуда не денутся. В любой момент бери резервную «вертушку», сади на нее московское «угро» и лети арестовывай светочей заполярной науки, – успокоил младшего товарища добровольный сиделец.

– И все-таки, Александр Кузьмич, я настоятельно прошу вас без моего ведома никаких действий в дальнейшем не предпринимать! – не сдавался Агатин. – Официально – я здесь главный! И именно на мне лежит персональная ответственность за все происходящее: с момента гибели Петерсона и до прилета следственной группы.

– Тут ты прав, сынок. Подставил я тебя. Но сильно не переживай. Я же сказал: всю вину я возьму на себя. И свою, и твою, и чужую… Уж постараюсь, чтобы всех остальных оставили в покое…

Агатин впервые за время перепалки посмотрел в лицо пожилому полярнику. Оно было спокойным и даже каким-то снисходительным. Только правая густая бровь, тяжело обвисшая книзу, чуть подрагивала в такт пульсу, выдавая внутренние переживания Федорчука.

– Ты вот, что, братец… Бери еще один скребок и давай к нам на подмогу. Пол часика побегаешь на таком морозце, дурные мысли вмиг выветрятся из твоей буйной головушки…

– Да, ну, вас, Александр Кузьмич, с вашими шуточками, – Агатин резко развернулся и обиженно, злясь теперь уже исключительно на себя самого, медленно пошел обратно к лагерю.

Ох, как горько ему было в эти минуты. Снова он сорвался и потерял самообладание. И, что самое обидное, – правда опять осталась на стороне начлага. Ведь с учетом возможного экстренного свертывания экспедиции ученым-полярникам на самом деле требовалось провести хоть какие-то исследования, чтобы оправдать немалые суммы, выделенные под этот проект государством. Да и Буткус с Пожарским вряд ли выдержали бы еще один самостоятельный ночной переход: у них заканчивались продукты, топливо для дизель-генератора и корм для собак. Ведь, как рассказывал Филиппов, по плану ночных переходов две основные упряжки должны были попеременно подменяться резервными – филипповской и кривоносовской. А по факту авангардные упряжки пахали без продыху уже две ночи подряд. Третью ночную смену они явно бы не потянули.

На подходе к лагерю Агатина поджидал Деев. Он напомнил ему еще один аргумент в пользу отлета Николая Ивановича – погибший Артур приходился Ольгерду Буткусу родным братом и соответственно родным дядей юной парашютистке Инге – дочери Буткуса. И, если молодую девушку, вывели из шока относительно быстро, то на счет Ольгерда у медика были сомнения. Такой может с горя наворотить непоправимых дел. Самое простое – запьет и не сможет вести собачий караван к Полюсу.

Немного романтики

После разговора с Федорчуком, Генрих твердо решил прекратить самостоятельные поиски преступника. «Слабоват ты еще, братец, для таких дел, – в тон Кузьмичу осадил себя Агатин. – Покомандовал денек, побегал по сугробам – и хватит… Да, и говоря по правде, что еще я могу сделать? Улики, какие было возможно, собрал; всех свидетелей опросил и даже круг главных подозреваемых очертил… Вечером, максимум завтра к обеду, прилетят настоящие профессионалы, я им все оперативные выкладки передам и пусть уже они воюют с непреклонным Федорчуком, охраняют загадочный контейнер и выводят на чистую воду воротил международного шпионажа».

Возвращаться на камбуз Агатин не решился. Наверное, он просто сгорел бы от стыда под взглядами тех, перед кем весь вчерашний день так бравурно лепил образ великого сыщика.

А на поверку то, все вышло наоборот! Ведь это он сам «купился» на высокие слова и совестливые заверения. Поверил в арктическое братство, коллективную честь, важность научных исследований…

Все же оказалось так, как обычно бывает: в минуту опасности каждый думал только о себе, о своей шкуре…

Федорчук, сам себе вынесший приговор, да Филиппов, Кривонос, Ольгерд и Родион, добровольно обрекшие себя на бесконечные ночные марафоны – вот, пожалуй, и все истинные герои из числа всей экспедиции. Остальные – обычные обыватели с привычным набором естественных житейских пороков.

Быстро, стараясь не попасться на глаза кому-то из полярников, Агатин дошел до своей палатки, нырнул внутрь и снова забрался в спальник. Попробовал было заснуть и уже почти провалился в сон, как в палатку заглянула Алька:

– Гарри… Можно к тебе? Я на минутку…

– Заходи уж, перепелка перелетная…

– Ты прости меня, что я тебе не рассказала о вертолете. Я как-то даже не подумала, что с тобой никто не согласовал отлет Николая Ивановича… Ты уже крепко спал вчера, когда я разговор Чавадзе и Филиппова услышала…, – неловко оправдывалась Алевтина.

– Да не для меня, Алька, это важно… Тут такое закрутилось! А я, как последний болван, уши развесил и в «честное-нечестное» начал играть. И дело все завалил. Стыдно, сил нет…

Аля села к нему на раскладушку, обняла и сперва робко, а затем все смелее начала целовать его щеки, шею, мочки ушей… Скорее всего, дело дошло бы до логичного в таких случаях финала. Но Гарри, да и сама Аля, понимали, что в палатку в любой момент может заглянуть один из ее многочисленных жителей.

Агатин собрал остатки воли и с силой оторвал от себя девушку.

– Так, стоп… Не будем путать экстремальные туры с курортными вояжами… Давай-ка мы лучше… на лыжах прогуляемся. Только не обижайся. Никуда от нас «это» не денется. Не успеем оглянуться, как нас на всех отсюда эвакуируют.

– Нет … ничего, я не сержусь. Просто соскучилась очень. Дай мне пять минут… Я скоро. Встречаемся у палатки трактористов.

Прогулка получилась приятная. Ветра не было, по–весеннему, если можно было так выразиться, находясь в считанных километрах от Северного полюса, пригревало солнышко. Градус эмоций поднимался и от того, что впервые за все дни, прошедшие с начала отпускного тура, Гарри и Алевтина остались один на один друг с другом.

Девушка дурачилась как могла. Норовила свалить жениха в сугроб; понарошку наступала ему на лыжи; потом начала прятаться за торосами; потом вообще сбросила лыжи, взобралась на торос и начала обсыпать Гарри сверху пригоршнями снега. А когда арктические салочки закончились, она уловила удобный момент и обсыпала любимого уже горячими поцелуями.

В лагерь влюбленная парочка вернулась ближе к обеду. Лыжная прогулка пошла Агатину на пользу. Он успокоился и смог окончательно убедить себя в том, что его миссия как следователя завершена. В кои веки выдалась возможность провести отпуск с любимой девушкой, да еще с таким