Опасная встреча - Эрнст Юнгер

Апаш[43] поднимается на поверхность, когда его охватывает страсть; он желанная добыча. Добровски изучил множество таких судеб. Они напоминали цепи, где короткие звенья чередуются с длинными: короткие перегоны свободы – с годами заключения. И неминуемо заканчиваются в застенках после кровавой потасовки или на эшафоте. Инспектор доброжелательно относился к таким парням, в большинстве своем добродушным; не они доставляли ему трудности. «Это для Делавиня», – часто говорил он, подразумевая минимум криминалистической проницательности. Делавинь, худощавый юноша, служил в отделе Добровски стажером, и Этьену казалось, будто начальник держит его для забавы или для контраста.

Чистопородные апаши – узнаваемые уже по одежде – крайне редко снабжали инспектора любимым чтением: папками, где годами дремали нераскрытые дела. Он все время к ним возвращался, сравнивал, пытался найти почерк неизвестного преступника, стиль преступления, рабочий подход, рабочую сферу, ритм. Попадались такие, кто активизировался только в полнолуние.

– Как художник или романист постоянно возвращается к своему лейтмотиву, к своей теме и уже из юношеского произведения можно сделать выводы о дальнейшем развитии, так и преступники, как правило, строго придерживаются определенного образца, poncif, выработанного их характером. Накопив известный опыт, вы, когда вас вызывают на место преступления, можете сказать «Это Жак» или «Это Луи», как, к примеру стоя перед картиной, говорите «Это Энгр» или «Это Сезанн».[44]

– Смелые сравнения. Вы, стало быть, допускаете, что среди таких людей бывают своего рода художники, элита?

Инспектор ответил на вопрос Этьена положительно:

– Вне всякого сомнения, именно так. Причем место в иерархии определяется уровнем, где применяется духовное оружие, а грубое насилие становится необязательным.

И Добровски, как любил делать во время прогулок, пустился в пространные пояснения. Аристократа среди преступников, по его мнению, можно распознать по тому, что он воздерживается от насилия, прежде всего не убивает. Способность выстраивать различные комбинации может достигать высокой степени, тех сфер, где закону не за что зацепиться. Теории преступления недостаточны, поскольку ограничиваются симптомами, а именно ущербом, нанесенным обществу. Однако существует разница между доказуемым ущербом и преступным потенциалом. Место обитания такого потенциала – зло; возможно, оно никогда не выйдет из своего логова и не обнаружится в виде преступления. Но, как у Гераклита тайная гармония выше явной, так и эта тайная обитель зла опаснее суммы всех злодеяний, о которых нам становится известно. Она не подвластна никакому суду.

Подобные рассуждения поражали Этьена тем, что выходили далеко за пределы потребностей полицейского, напоминая ему о собственном положении в армии. С другой стороны, от них исходило ощущение удовольствия и праздности, словно инспектор взаимодействовал с этой суетой вокруг Бастилии только как увлеченный зритель. Так лесничий в закрытый сезон обходит водопои и кормушки дичи. Хранителю леса, естественно, не хочется, чтобы там возникали лишние волнения.

– Анархии тоже нужно делать уступки; желающий наказывать за все забьет предохранительные клапаны.

21

Дабы наглядно подтвердить теорию, Добровски, бывало, знакомил Этьена с кем-либо из своих клиентов. Как-то вечером, когда они зашли в «Четыре сержанта», среди играющих в домино и попивающих вино мелких буржуа он обратил внимание друга на худого, аккуратно одетого посетителя, сидевшего с бокалом в задумчивом одиночестве.

– Вы, кажется, удивились давеча моему сравнению с Энгром и Сезанном. Вот перед вами мастер своего дела. Как некоторые художники или скульпторы долго работают над одним произведением, которое затем выставляют и продают по высокой цене, так и этот человек – его зовут Лепренс – не менее тщательно обдумывает крупное дело, а на барыш надеется вольготно прожить два-три года. Разумеется, он меня уже узнал. Если не возражаете, подсядем к нему ненадолго.

Так Этьен познакомился с вежливым господином средних лет, который приятным голосом произносил хорошо обдуманные фразы. Судя по всему, симпатия к нему Добровски основывалась на взаимности. Сравнение с художником показалось Этьену не самым удачным; печальный и тем не менее угодливый господин напомнил ему скорее техника, точнее, коммивояжера, разъезжающего с техническими новинками; он неоднократно встречал таких, причем в заведениях куда лучше нынешнего. Там тоже есть своя аристократия: мужчины, имеющие время и деньги. Это зависит от продаваемых товаров, а распределение товаров в свою очередь зависит от связей. Тот, кто ходит от дома к дому с галстуками, навсегда остается на самой трудоемкой обочине товарооборота. Он и мечтать не смеет о процентах, какие после прекрасного завтрака может выписать себе иной его коллега. Этакие счастливчики попадаются на пароходах или на Ривьере, где проводят прелестные праздные месяцы. Они образованны, хорошие собеседники. О делах не говорят вообще.

Подобную жизнь вел и Лепренс. Инспектору были известны его привычки. Он знал также, что для каждого из этих приятных отрезков жизни Лепренс обыкновенно заводит новую подругу, предпочитая актрис-брюнеток, не слишком молодых, не слишком экстравагантных, а вдобавок знать не знавших о его профессии.

Лепренс с печальной улыбкой пригласил обоих за свой столик. Добровски поинтересовался его житьем-бытьем и планами.

– Опять собираетесь в одну из ваших прекрасных поездок?

– Не то, что вы, вероятно, имеете в виду, инспектор… Все в прошлом.

– Как славно, правда, рад слышать. Но мой вопрос не столь нескромен, как вы полагаете… Я тоже буду рад, оставив службу позади.

Оба улыбнулись тому, что молча договорились считать правдой. Затем речь зашла о Лиссабоне, где Лепренс много лет назад совершил знаменитый взлом. Он не мог удержаться от слегка польщенной улыбки, когда инспектор излагал Этьену подробности. На роскошной улице неподалеку от авенида да Либердаде располагались два ювелирных магазина. Их владельцы при помощи новомодных средств установили яркое освещение на всю ночь. Кроме того, витрины были не просто зарешечены, украшения из них на ночь вынимали и запирали в мощный сейф, также ярко освещенный. Вдобавок между магазинами ходил сторож. Тем не менее Лепренсу удалось пробраться в одну сокровищницу, причем досталось ему не только весомое количество камней в оправе и без, но и значительная сумма в банкнотах.

Для этого в короткие промежутки времени, когда сторож отходил, он снял слепки с замков. Потом при помощи изготовленного ключа нанес в магазин краткий визит, только чтобы сфотографировать и измерить сейф – у него имелось семь минут. Снимок, вероятно, получился бы и через стекло витрины, но менее точный.

При помощи добытого таким образом материала Лепренс соорудил нечто вроде каминного экрана или ширмы, на переднюю панель которой нанес увеличенное изображение сейфа. Во время второго взлома, уже настоящего, он поставил ширму перед сейфом, и та прикрывала его, пока он работал. Она обманула патрулировавшего по улице сторожа, как нарисованный занавес Апеллеса[45] обманул знатоков. За два часа Лепренс открыл и обчистил