Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

– Что у вас случилось? – Сидор, конечно, не стал продолжать разговор о достоинствах и недостатках спутницы: обсуждать девушку, во-первых, неприлично, а во-вторых, он пришёл сюда совершенно не за этим. Но не удивился: на чукотский взгляд, коротко стриженная и стройная Антонина обладала сомнительной прелестью, тут ценились длинные косы и пышные формы.

– А, это, – нахмурился молодой мужчина. – Кунлелю умер добровольной смертью.

– Почему? – спросил Сидор.

– Что такое? – насторожилась рядом Антонина, которая ни слова не понимала, но узнала имя шамана и заметила реакцию спутника.

– Кунлелю умер. Погодите, спрошу подробности, – не стал отмахиваться тот, внимательно слушая рассказ Ротчына и порой переспрашивая сложные слова: объясниться-то он мог, но говорил не бегло.

Молодой чукча радушно пригласил гостей присесть в пологе и перекусить. Сами-то обитатели стойбища уже поели вместе с покойником, когда его провожали, но кое-что из еды осталось. Или хотя бы – присесть снаружи. От первого предложения Сидор вежливо отказался: ладно он сам, а вот непривычной Антонине, которая общественной бани-то дичилась, вряд ли понравилось бы столь тесное знакомство с чужими обычаями. А вот насчёт последнего решил всё-таки спросить:

– Вы не устали? Ротчын предлагает присесть и отдохнуть с дороги.

– Нет-нет, спасибо ему большое, но я совсем не устала! – поспешила заверить Антонина, стараясь улыбаться вежливо и дружелюбно.

Она солгала, потому что после непривычно долгого пути ноги гудели и отдохнуть было бы нелишне. Но не прямо же на землю, а воспользоваться подстилками вроде тех, на которых сидели работающие женщины… Конечно, с расстояния не разобрать, но сразу вспомнилась так впечатлившая её шкура, кишевшая блохами, которую радушно предложил возчик в первый день пребывания Бересклет в Ново-Мариинске. Вряд ли для гостей найдут где-то новые и совершенно чистые подстилки, а присесть на какую-то из старых Антонина не смогла бы себя заставить.

Сидор правильно понял её вежливые возражения, поэтому от предложения присесть тоже отказался, сославшись на важные дела, которые требовали скорейшего возвращения.

Ротчын на отказ не обиделся, он явно не слишком-то радовался гостям: те пришли в неурочный момент и могли принести с собой что-то дурное, мало ли какие кэль-эт к ним привязались по дороге! А вот поговорить он был не против.

Со слов молодого чукчи, шаман пару дней назад почувствовал себя очень плохо, и состояние только ухудшалось. Кунлелю в отчаянии решил, что навлёк на себя гнев духов и утратил своих духов-защитников, когда ходил к русским, и потребовал его умертвить. Об этом диком для любого христианина обычае – добровольном уходе из жизни – Сидор уже слышал и от местных, и от горожан, но вот так близко сталкивался впервые.

– Какие симптомы у этого отравления? – спросил он у Антонины и с трудом выловил из медицинских терминов понятное и, главное, то, что мог перевести.

Ротчын, услышав о вялости, сухости дёсен, проблемах со зрением, неспособности двигать головой и неподвижности лица, ещё больше порадовался отказу гостей разделить пищу и зайти в ярангу, заволновался, и Сидор с трудом убедил его, что это незаразная болезнь. Сошлись на том, что Березин подтвердил версию с кэль-эт, которых из человека выгнать очень трудно, только самые сильные и умелые шаманы такое могут, вроде его спутницы, и то не всегда, а вот к новым людям они привязаться не могут, потому что призваны порчей, притом порчей, кажется, направленной совсем не на Кунлелю, он просто подвернулся под руку злодею.

Расспросы о врагах шамана ценной информации не принесли, никаких конфликтов с живыми людьми у шамана не было. Но неожиданно выяснилось, что Оленева в селении знали, он дружил с Кунлелю ещё с тех пор, пока тот был поворотчиком, и часто приходил в стойбище. Причём не просто так.

Вскоре, выяснив всё, что хотел, Сидор позвал Антонину в обратный путь: смысла задерживаться не было.

Глава 4

Гым тырэгъюленн’ыркын вэтгавык лыгъоравэтльамэл. —

«Я хочу научиться говорить по-чукотски»

(чукотск.)

– Этот шаман тоже умер от ботулизма? – уточнила Антонина почти сразу, потому что из переговоров не поняла ни слова, а любопытство терзало.

– Не совсем, – отозвался Сидор. – Виритэ итык, умер добровольной смертью. У чукчей есть такой обычай. Смерть от болезни – нехорошая смерть, а от нападения злых духов – тем более, вот он и выбрал.

– Невероятно, – вздохнула Антонина. – Как можно вот так?..

– Жизнь тяжёлая. – Мужчина пожал плечами. Он тоже не одобрял подобного решения проблем, но чужие обычаи – есть чужие обычаи. – У них так принято.

– Не у них одних… – заговорила Антонина, вознамерившись напомнить про тяготы крестьянского быта, но осеклась и не стала: не ей, выросшей в уюте и благополучии городской квартиры, судить и сравнивать. – Да, вы правы, это их дело. Не удалось узнать, кто ещё был в гостях вместе с Кунлелю?

– Его об этом не спрашивали, – ответил Березин и замолк, пытаясь подобрать слова для знакомства девушки с ещё одним распространённым местным обычаем. Да и понять, нужно ли вообще посвящать её в подробности?

Антонине же пока было не до вопросов, она переживала впечатления от знакомства со стойбищем. Лица чукчей уже не казались настолько чуждыми, как месяц назад, всё же в городе были и они, и немногочисленные потомки смешанных браков. Коренное население предпочитало кочевать, но находились и чудаки, которым больше по душе пришёлся образ жизни чужаков, так что они осели в Ново-Мариинске на разных работах. Кое-кто даже выучился грамоте, но таких было всего двое или трое.

А вот детали быта кочевников с непривычки впечатляли. Их неумытость, чумазые дети, вьющиеся вокруг собаки, обилие пролитой на недавнем обряде крови, запах которой висел в воздухе, лоскутные засаленные шатры, отродясь не стиранная одежда. Привыкшая к чистоте и порядку, больше того, давно заучившая наизусть и глубоко впитавшая правила асептики и антисептики Бересклет глядела на всё это почти с ужасом и отчаянно хотела попроситься сегодня в баню к Дарье Митрофановне: пусть она ничего не касалась на стойбище, всё равно ощущала, что подцепила там какую-то страшную заразу.

Но с другой стороны, и это Антонина признавала с некоторым удивлением, если отринуть привычку к чистоте и протест против этакого грубого её попрания, стойбище выглядело… естественно. И само оно, и его жители, и весь быт – всё это казалось обыденной частью окрестной равнины, словно вспархивающие из низкорослого леса куропатки или снующие среди древесных стволиков мелкие звери. Именно яранги и нарты со своими хозяевами смотрелись здесь правильно. Хуже вписывались тёмные деревянные дома горожан. Привычные классические строения были этому месту чужды, как чуждо смотрелся бы на Дворцовой площади чукотский шатёр.

Слишком сосредоточенная на учёбе, а после – на практике, Бересклет мало что успела узнать за пределами своей профессии. Она получила хорошее гимназическое образование, поэтому и историю знала, и географию, и литературу разных народов, но всё это мало тронуло душу. Она читала про чужие приключения, но никогда не грезила о них сама и уж точно не думала, что придётся ехать на другой конец империи и сталкиваться с чем-то настолько непривычным, поэтому сейчас терялась и не могла понять, что именно чувствует и как