Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

холодного и пустого холостяцкого дома Гаврилы Лапина, умелого охотника и нелюдимого одиночки, и после, пока возился с нехитрым ужином, и за чаем, и даже потом, когда при мягком свете керосиновой лампы занимался мелким ремонтом, которым хозяин дома пренебрегал, и потому накопилось его немало.

Наконец, к ночи уже, Сидор признал, что напрасно не поговорил с расстроенной барышней сразу. Всё же им работать вместе, не дело это – плодить пустые обиды. И досадно было, что скрывать, от её недовольства. Разговор пришлось отложить на потом, не ломиться же к девушке среди ночи, да и наутро у него имелись другие планы.

Катер до угольных копей и обратно ходил несколько раз в день. До рассвета отвозил шахтёров, после полудня – доставлял тех, кому требовалось от поселения попасть в Ново-Мариинск, привозил «верхних» работников и вечернюю смену, а вечером в два захода возвращал всех по местам. Им же при надобности пользовались те, кто из города работал в поселении, или – ссыльные, кого за хорошее поведение порой отпускали в город. Сидор поначалу хотел успеть на первый, чтобы пораньше добраться до копей и поговорить там о покойном, но передумал и для начала решил опросить соседей убитого. И не прогадал.

– Ох и бедовый Оленев был! – ворчала домработница градоначальника, проживавшего аккурат под квартирой убитого. – Всякую седмицу к нему какое только отребье не хаживало! И говорить без толку, хоть ты кол на голове теши! Шумели? Да нет, не особо, – признала она нехотя. – Но ходят вечно, и хоть ты калоши прячь! Да нет, не пропадало давно, вот только месяц назад у хозяина зонт, да только выяснилось, что то их жены собачка со злости отметилась, а хозяйка сознаться постеснялась. Ох и ругалися тогда наш Пал Степаныч, ох и лютовали! Любимый зонт был. Да только примирились конечно, любят они супругу. Да и верно, а как Ольгу Сергеевну не любить? Душенька доброты редкой, она же… Про Харину что знаю? Бедная женщина! Столько лет уж вдовствует. Знаете, господин исправник, супруг её покойный хорошим человеком был! На шахте служил. Там аккурат за пару лет до вашего приезда авария приключилась, человек пятнадцать померло, вот и Харин – упокой, Господи, его душу! – тоже там. Крепкий был хозяин, серьёзный мужчина. Такой, вот вроде вас. Детишек только не прижили. Но тут место дурное, все говорят, это дикари плодятся ух как, а здесь малышок родится – большой праздник. Ох, наша Оленька Сергеевна маялась с дочкой, так и думали уж – помрёт! Спасибо, Семён Семёныч тогда ещё живы были, и доносила, и разродилась благополучно хозяюшка наша. Маленькая барышня растёт – ну такая здоровенькая! Вот третьего дня… Кто последний раз у Оленева был? Да я почём знаю, кто к нему ночами шляется! Когда то бишь было?.. Ах, ну тогда хозяева мои рано легли, у Ольги Сергеевны голова разболелась, и с ней вместе остальные угомонились ещё с закатом. Тихо было, ничего не слышала. А вот на Пасху он, представляете… Спешите? Ох, и правда, что-то я заговорилась! Доброго денёчка, господин исправник!

– Не больно-то оне с нами знаются так-то, – заметила пожилая степенная жена старого удачливого охотника, сумевшего вырастить троих толковых сыновей и сколотившего себе хорошее большое хозяйство. Василису Антоновну в округе уважали, женщина это была жёсткая, но умная и справедливая, так что невесток своих хоть и гоняла, но обиженными те не казались. Поглядывали на пришедшего полицейского исправника с любопытством, навострив ушки, но делали вид, что их тут нет. – Марыся, подай господину исправнику чаю! И шибче. Сиди, Сидор Кузьмич, да слушай-тка. Траванулся Оленев, так? Туда и дорога! Что глядишь? Дрянь человек был, так-то. Гниль да падаль. И не мужик-тка. Что за мужик-то, ежели баба его да дитё за морем? И баб не водил, чего не видала – не сбрешу. Не было баб. Но в стойбище ходил. У чукоч бабы-тка бойчей наших, там бишь и столовался. Ну-ка, брысь, Танька! Уши греет… Кур поди проведай! О чём я?.. Кого видала? А вот не тогда ль Косой притащился… Марыська! Когда старшому зуб драли, четверг был? От то и так! Днём старшому внуку зуб драли, а ввечеру Косой на бровях ввалился. Маво Демида всё на Ныгчеквеем звал в верховья, птицу стрелять, но так-то уж ноги не те. Сбрехнуть боюсь, да не от Оленева-то шёл? Морда больно довольная… Пей чай, пей, Сидор Кузьмич. Опосля далеча поскачешь…

– К Оленеву многие ходили, очень многие, – уверенно заявлял импозантный Дмитрий Вадимович Иванов, чья юридическая контора располагалась в соседнем доме, окнами на нужный подъезд. Контора значилась нотариальной, но Иванов консультировал едва ли не весь город по всем юридическим вопросам, а не только заверял бумаги. С Березиным они знали друг друга очень неплохо и питали взаимное уважение. – Он был щедрым и хлебосольным хозяином, а к тому же весьма неглупым собеседником и интересным игроком, тем больше достойным уважения, что знал меру и никогда не просаживал лишних денег. Я с ним коротко не знался, но один раз в гостях побывал. Рассказывают про него, конечно, всякое, но, с вашего позволения, Сидор, я не стану повторять слухи, потому как лично ничего такого засвидетельствовать не могу. Денежные дела свои он вёл самостоятельно, ко мне обращался нечасто и показал себя человеком весьма разумным и бережливым, а больше сказать о нём лично нечего. Что до гостей, я и рад бы помочь, но в тот злополучный вечер ушёл пораньше и делопроизводителя отпустил. Но могу назвать несколько имён тех, кто бывал у него часто. А если вам угодно и есть немного времени, я бы предпочёл подумать и предоставить всё в письменном виде. Прошу простить покорно, всё же возраст сказывается, память уже не та. И Вадима спрошу, помощника моего, он аккурат через полчаса вернуться должен. О завещании ничего не знаю, я, во всяком случае, такого не заверял, будьте покойны. Рискну предположить, что его не было вовсе, умирать Оленев не собирался…

Почти все горожане, а больше – горожанки, отличались словоохотливостью, если не были заняты чем-то важным, и в работе полицейского это было хорошее подспорье. Сидора норовили зазвать в гости и напоить чаем, с удовольствием делились новостями, историями и предположениями. Одна беда: с этими разговорами Сидор едва успел на второй катер, уже сходни убрали, прыгать пришлось.

Отыскать Косого, он же – Андрей Саранский, охотника с северной окраины города, Сидор уже не успел, отложил эти попытки на вечер, тем более велика была вероятность, что он на следующий день после посиделок у Оленева ушёл в тундру и искать его там было делом долгим, не на пару часов. Узнать бы ещё точно, что он действительно отметился в злополучных гостях! Но эти сведения Березин надеялся получить у соседей Косого, а пока хотел до конца отработать линию Хариной и тех визитёров, кого она назвала. Многих из них, работавших под началом Оленева, стоило искать на том самом катере.

Новое обстоятельство, что муж домработницы был шахтёром и погиб во время аварии, теснее связывало женщину с покойным хозяином. Об аварии Сидор уже краем уха слышал, потому что дело было дурное, громкое и страшное, впечатлившее весь город и надолго задержавшееся в его памяти. Деталями уездный исправник не интересовался, дела минувшие, но смутно припоминал, что версий было много – от вины самих шахтёров и до