Медвежий край - Дарья Андреевна Кузнецова

Отчаянно чадящая угольным дымом посудина двигалась ходко, а залив сегодня был почти спокоен. Сердце катера – паровой котёл – билось внизу, под ногами, в машинном отделении. Открытой палубы не имелось, рубка впереди и одна только общая каюта для пассажиров. Не холодно, ряды деревянных лавок со спинками – вполне пристойные условия, чтобы добраться с одного берега на другой.

Народу набилось изрядно, так что не только сидячих мест не осталось, но и стоя приткнуться оказалось не так-то просто. Сидором заинтересовались, но поначалу не слишком: его знали в городе и не раз видели на борту этого самого катера, когда он мотался на другой берег. Но он решил не терять времени и завёл со стоящим рядом крепким молодым мужчиной разговор об Оленеве.

Идея оказалась удачной, работники много чего нашли сказать по поводу покойного управляющего. Сходились в одном: был тот «канальей и вором», и это ещё самый мягкий из эпитетов, люди в выражениях не стеснялись, даром что обсуждали мертвеца.

Старую аварию вспомнили без наводящих вопросов и даже объяснили, отчего в ней винили покойного управляющего: сэкономил на материалах для укрепления штрека. То ли трухлявые брёвна были, то ли жучком заражены и не обработаны толком, но ход обрушился и погрёб под собой больше десятка человек, да так, что даже разбирать не стали, опасно, священника только позвали, он их и отпел прямо в шахте.

Но, кроме этих рассуждений о вороватости Оленева, ничего определённого никто так и не вспомнил. Ни на корабле, ни после, когда Сидор прошёлся по наземной части выработки и поговорил с теми, кого удалось встретить, ни знакомцы из поселения. За место управляющего конкуренции как будто не было, и никто не знал имени следующего, даже вероятностей: назначали на должность из Петропавловска, оттуда и пришлют, так что если кто из местных и прибил – то из мести или какой другой личной неприязни, но не ради денег.

Притом ни секретарь, ни помощник Оленева серьёзных счётов к нему как будто не имели. Первый, совсем молодой парень, ужасно гордился порученным делом и искренне переживал о смерти начальника, без которого он оказывался без работы. Второй тоже очень убивался и расхваливал покойного, и Березин быстро догадался почему: Оленев делился с ним незаконными доходами, а как ещё поставит себя новый управляющий – большой вопрос. Этих двоих он вполне уверенно вычеркнул из списка, а за ними – и ещё пару мелких чиновников. Если шахтёрам Оленев был как рыбья кость поперёк горла и они надеялись на изменения к лучшему с его смертью, то всё управление искренне переживало. Серьёзных ссор с Оленевым ни у кого не было, а прибытия нового начальства побаивались все. Может, даже не потому, что были все одним миром мазаны, а из опасения перед новой метлой.

Сидор с неудовольствием поставил себе всю эту историю на вид. К нему никто не обращался с жалобами на управляющего шахты, и повода вмешиваться как будто не было, но всё же именно ему стоило ловить за руку вора. Исправлять поздно, но с будущим управляющим он пообещал себе держать ухо востро, а ещё повнимательнее вникнуть в дела прииска и завода – расположенные чуть в стороне, со своей охраной, они неизменно выпадали из поля его зрения.

Конечно, все эти разговоры плохо вязались с заявленной для прикрытия историей про несчастный случай, но сомнений никто не выказывал и как будто не обратил внимания. А забеспокоятся… Ну не таиться же в ущерб делу!

После окончания разговоров и до катера оставалось время, так что Мельник уболтал Березина не маяться с поисками иного транспорта, а остаться на партейку-другую в шахматы. Они всегда играли азартно и с удовольствием: оба не бог весть какие шахматисты, но вровень, и оттого было интереснее.

– Зря ты, Седой, тут время теряешь. – Начальник поселения лениво отхлебнул из кружки крепкого чая, плохонького, но щедро сдобренного местными травами, заметно улучшавшими вкус. Взгляд его светлых выпуклых глаз, один из которых закрывало старое бельмо, был прикован к шахматной доске. – Здешний народец мог бы ему голову проломить да в воду скинуть, вот то – с превеликим удовольствием. Тут и я тебе с ходу с десяток имён назову. Но чтобы этак затейливо, по-учёному… Некому.

– Наверное, – не стал спорить Сидор. – Но я должен проверить всё.

– Это верно. А сам-то что думаешь? Кто его так?

– Не знаю, – нехотя признался Березин. – На домработницу надавлю, может, всплывёт что.

– А есть повод надавить?

– Врёт.

– Знал бы ты, как осточертела мне твоя манера вести беседу! – укоризненно качнул головой Мельник. – То нормально, а то вот как выдашь…

– Шах.

– Вот о чём и… Постой, погоди, где шах? Ах ты хитрец! А мы вот так… И от разговора-то не уходи! Что там с домработницей?

– Шах.

– Да что ты будешь делать! А вот так?

– Шах и мат.

– Ладно, бесы с тобой! Твоя взяла! – Василий откинулся на спинку кресла и, скрестив руки, испытующе уставился на гостя. Проигранная партия его сейчас не тревожила, куда больше занимала детективная история, которая развёртывалась буквально на другой стороне лимана. – Ну так и что? Думаешь, она виновата?

– Нет. – Сидор поморщился: ему не хотелось сейчас обсуждать подробности, но уворачиваться и юлить выйдет себе дороже. – Но мотив есть, и возможность была, муж её в той аварии на шахте погиб. Да только отчего долго терпела и блудила с ним напропалую столько лет? Но мало ли.

– Ах вот оно что, ещё и любовный интерес… Так, может, и аварию он намеренно подстроил? – Василий глянул насмешливо. – Чтобы женщину завоевать.

– Чушь, – отмахнулся Сидор.

– Ладно, бог с тобой! Не пытать же тебя, чтобы деталями поделился… – сдался Мельник. – Давай лучше ещё партию начнём! До рейса полно времени.

* * *

Архив оказался совсем маленьким, очень тесным, невыносимо пыльным, порядка никакого, так что надежды Антонины успеть сегодня посетить ещё и библиотеку пошли прахом. Здесь никто не вёл подробной картотеки, бумаги абы как складывали в коробки и пихали на свободные места или и вовсе – сгружали туго перевязанными шпагатом стопками. Там скопом было почти всё: больничные бумаги, школьные, портовые, торговые… Конечно, стекалось сюда далеко не всё, а только ненужное, но это служило слабым утешением.

Ворчливая работница управы смогла лишь припомнить, что со смертью врача из больницы приволокли кучу бумаги, и даже указала место её преимущественного скопления, и ушла, бросив Антонину наедине с пылью, керосиновой лампой и единственным тусклым оконцем, которое давало удручающе мало света.

Не стоило и пытаться найти здесь что-то нужное зараз, и Бересклет, засучив рукава, начала с малого: выбрать больничные записи, потом перенести их в какое-то более удобное место и уже там изучать. Ближе всего было, конечно, в больницу, но соваться туда без острой надобности не хотелось. Антонина предпочитала избегать общения с фельдшером, и участь бумаг только укрепила это стремление. Впрочем, и особенно рассердиться на него сейчас не выходило: сохранил ведь, а мог вовсе на растопку пустить. И ещё неизвестно, в насколько лучшем состоянии они пребывали бы, останься в больнице на весь этот год со смерти врача!

Характер фельдшера сослужил добрую службу и в другом: собирал стопки он сам и делал это подручными средствами, поленившись искать шпагат, так что