Возвращение Явленной - Евгений Евгеньевич Сухов

— Уже более двадцати лет. У нас одна страсть на двоих. Он тоже хотел отыскать Атлантиду. Мне известно, что он родился в России и воевал в гражданскую войну.

— Он родился в Курляндии. Это современная часть западной Латвии. В гражданскую командовал полком в армии Колчака.

— А почему вы спрашиваете об этом?

— Дело в том, что три дня назад он погиб.

— Жаль… — печально выдохнул Фредерик Митчелл Хеджес. — Он был хорошим человеком. Как это произошло?

— В последнее время он проживал в Шотландии. У него дом был на самой вершине горы…

— Я бывал там. С этой вершины открывался прекрасный вид.

— И вот случилась незадача: барон выехал на своем шикарном лимузине, но неожиданно в машине отказали тормоза, и он рухнул вниз с девяностометровой высоты. Такая потеря для всех нас, — удрученно покачал головой князь Хованский. — Даже трудно представить…

— Я неплохо знал его семью, — нахмурившись произнес Фредерик. — Позвоню Мэри, выражу ей свои соболезнования.

— Оказывается, у нас с вами немало общих знакомых, — продолжал Дмитрий Иванович. — Вы ведь знакомы с Петром Васильевичем Белозерским? Он как-то упоминал вас.

— Имею честь дружить с ним более двадцати лет. С того самого времени, как он покинул Россию.

— А вам известно, почему он уехал из страны?

Митчелл-Хеджес пожал плечами:

— Мы об этом никогда не говорили.

— Последние годы перед эмиграцией он работал в торгпредстве. Совершил предательство: выкрал из сейфа особо секретные документы и продал их МИ-6. На эти деньги он купил имение с небольшим бассейном. Знаете, в прошлое воскресенье с ним тоже произошло несчастье, — печально выдохнул князь.

— Вот как, — удивленно протянул Фредерик. — Я об этом тоже не слышал. Что с ним случилось?

— Утонул в собственном бассейне. Видите, как оно бывает — стало плохо с сердцем. А ведь накануне он был таким жизнерадостным, бодрым, ничто не предвещало предстоящей трагедии. Мы встречались с ним незадолго до этого, он делился со мной своими грандиозными планами, но теперь, увы, им уже не суждено осуществиться… Вы бы поберегли себя, Фредерик, очень бы не хотелось, чтобы с вами что-то произошло.

Фредерик Митчелл-Хеджес вдруг почувствовал, как в горле запершило, как если бы он нечаянно проглотил ложку песка. Князь Хованский, по-видимому, был совершенно не тем человеком, каковым всегда представлялся.

— Кто вы? — едва сумел выдавить из себя Митчелл-Хеджес.

Он вдруг поймал себя на том, что никогда не испытывал такого сильного, почти животного страха. Внешность князя Хованского — доброжелательного аристократа с тонкими чертами лица — резко контрастировала с тем, что он сказал. В нем не было ничего отталкивающего, тем более враждебного, наоборот, весь его вид, от блеска начищенных туфель до старомодной шляпы, с которой он никогда не расставался, выражал добропорядочность и учтивость. Мозг резанула неожиданная догадка — именно так и должен выглядеть Мефистофель.

— Право, ну что вы так разволновались? — добродушно заулыбался князь. — Вы все-таки на досуге подумайте о моем предложении. Я ваш друг и хочу предостеречь вас от возможных неприятностей… А то, знаете ли, всякое случается… — Митчелл-Хеджес продолжал испуганно таращиться на гостя. Посмотрев на часы, Дмитрий Иванович произнес: — О-о-о! Что-то я задержался у вас. — Прикоснувшись двумя пальцами к полям своей шляпы, он попрощался: — Будьте здоровы! — и неторопливым шагом направился к автомобилю, припаркованному в густой тени айлантусовой[54] аллеи.

Целый день после встречи с князем Хованским Фредерику Митчелл-Хеджесу нездоровилось. Тропические болезни, приобретенные во время экспедиций в Центральной Америке, вдруг обострились самым жутким образом. Последующие трое суток он не мог сомкнуть глаз. Несмотря на июльскую жару, его мучил озноб, его приемная дочь, озабоченная здоровьем отца, не отходила от его постели ни на шаг, — укрывала одеялами, то и дело сползающими, поила отварами, меняла промокшее белье.

Когда кризис, наконец, отступил, совершенно ослабевший Фредерик съел небольшую тарелку супа и вышел на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, настоянным на аромате распускающихся гортензий. Никогда прежде у него не бывало таких сильных приступов, и сейчас он отчетливо, как никогда прежде, понимал, что заглянул в самое нутро небытия.

Он попросил слугу принести ему чашку крепкого кофе. Устроившись за небольшим столиком, он крохотными глотками отпивал ароматный напиток и поглядывал на очередь паломников, скопившихся подле средневековой часовни.

Впервые он заболел тропической лихорадкой тридцать лет назад при раскопках города Лубаантун. Тогда он провалялся в постели две недели и большую часть времени провел в полном беспамятстве. Каким-то чудом ему удалось тогда перебороть болезнь, хотя священник, бывший в составе его экспедиции, уже готов был отпустить ему грехи и прочитать над ним отходную молитву. Неожиданно для всех Фредерик стал поправляться, а еще через два дня, вопреки самым неблагоприятным прогнозам, поднялся на ноги. Индейцы, работавшие в его экспедиции носильщиками и разнорабочими, случившееся исцеление воспринимали как чудо и при всякой встрече выказывали ему невероятное почтение.

Надышавшись воздухом и немного успокоившись, Митчелл-Хеджес направился в спальную комнату. Задернув тяжелые портьеры, прилег на мягкую постель. Некоторое время ворочался, призывая сон, а потом забылся в тяжелой болезненной дреме. Фредерику снился хрустальный череп, который он обнаружил в Латинской Америке много лет назад в самый день рождения приемной дочери, и который он воспринял как некое предзнаменование своих будущих побед. Сейчас пустые глазницы черепа полыхали алым искрящимся огнем. Неожиданно хрустальные уста разверзлись, и череп заговорил глухим утробным голосом:

— Казанская икона Богородицы тебе не принадлежит. Она оказалась у тебя случайно. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше будет для тебя.

Фредерик попытался что-то сказать, но не смог разомкнуть губы, а хрустальный череп, полыхающий багровым цветом, продолжал вещать:

— Свой замок ты должен продать, Чудотворной иконе тесно в нем. Образ Богородицы должен вернуться на родную землю, здесь не ее земля.

Проснувшись глубокой ночью, Фредерик так и не смог больше уснуть. В голове звенело, теснились обрывки мыслей, не имеющих ни начала, ни конца. Он прислушался к темноте: ни звуков улицы, ни голосов, ничего такого, что могло бы свидетельствовать о близости людей. Город был погружен в ночной сон. Но природа не спала: где-то в отдалении угрожающе дважды ухнул филин, шумно зашелестела крона растущей возле дома липы. И еще время от времени ему чудился тот жуткий голос, словно доносившийся из склепа.

Вот оно, неоспоримое доказательство потусторонней жизни, где духовности древних культур связаны между собой: хрустальный череп и православная икона — чем не пример? Совершенно разные цивилизации, возникшие в разные эпохи. На первый взгляд, их ничто не может объединять, даже материальное воплощение религии у них различное. В действительности связь между ними, по-видимому, есть.

Митчелл-Хеджес понимал, что угроза была