Золото в смерти - Нора Робертс

Он вышел, а Ева склонила голову:

— Плохое настроение, раздражительность, обида на отсутствие денег. Он остаётся в списке — вместе с женой.

— Она могла отправить посылку, — согласилась Пибоди. — Тогда они уехали в Хэмптонс, чтобы прикрыться. Не так уж плохо.

— Да. Будем наблюдать за ними. А теперь пойдем поговорим с теми, кто любит шлёпать детей.

— Веселье в отделе убийств не кончается.

Они нашли Бена Рингволда у его фуд‑трака, в отличном месте в квартале от Пятой. Хотя к обеду ещё не было клиентов, он открыл дверь на стук.

Из фургона повеяло невероятными запахами.

Он был в белом фартуке‑нагруднике, испачканном в соусах, волосы сострижены почти под ноль. Его лицо, покрытое веснушками, было так же пятнисто, как и фартук.

— Извините, дамы, нам нужно минут пятнадцать.

«Мы» означало ещё одного мужчину — чёрного, в отличие от белого Рингволда, который готовил у плиты, откуда шли все эти пряные ароматы. Второй — тоже бывший зэк, по информации Пибоди — носил поварской колпак поверх дредов.

Ева просто подняла удостоверение — и увидела, как лицо Рингволда напряглось от стресса.

— У нас есть лицензии, разрешения, — он указал назад в фургон, где они были вывешены.

— Мы не по поводу вашей лицензии, мистер Рингволд. Мы хотим поговорить с вами о докторе Кенте Абнере.

— Кент Абнер? — он не притворялся, что не знает это имя. — Что с ним?

— Он мёртв. Его отравили вчера утром.

— Отравили? Чёрт. Слушайте, вам лучше зайти — здесь тесно, но если дверь будет открыта, люди начнут выстраиваться в очередь.

— Во сколько утром? — спросил напарник Рингволда, некий Жак Ламон, с музыкальным акцентом, объяснявшим название фургона: CAJUN BON TEMPS.

— Около девяти тридцати, — сказала Ева, когда они с Пибоди протиснулись внутрь.

Пятна и брызги покрывали оба фартука, словно сумасшедший художник рисовал ими, но рабочие поверхности были блестяще чисты.

— Мы уже начали подготовку к девяти, — сказал Ламон. — Собираем припасы на день. Можете проверить.

— А как насчёт десяти вечера накануне?

— Я был на собрании Анонимных Наркоманов, в церкви Благословенного Искупителя — подвал. Примерно с восьми до девяти, девяти тридцати. Потом пил кофе и ел пирог с ребёнком, которого спонсирую. Мы ушли примерно в одиннадцать, думаю, чтобы пойти домой.

— Как давно ты чист? — спросила Пибоди.

— Девять лет, восемь месяцев, две недели и четыре дня. Имя ребёнка я не скажу, но могу назвать закусочную, где мы пили кофе и ели пирог. Назову официантку. Я постоянный клиент, Сьюзан меня знает. Мы были там до примерно одиннадцати. Это всего в паре кварталов от моего дома, я дошёл пешком и лёг спать. Это «Bottomless Cup» на Франклине. Нас обслуживала Сьюзан Франко.

— А вы, мистер Ламон?

— Никто меня «мистер» не называет, — отозвался он, закатывая огромные тёмные глаза, пока мешал что‑то в огромном котле. — А я? Позавчера ночью был с моей девушкой Консуэлой. Десять часов? Мы были голые и заняты.

Он ухмыльнулся, но в больших глазах читалась тревога.

— Я повар. Кто будет есть мою еду, если я кого‑то отравлю?

— Речь обо мне, Жак. Это Кент сообщил на меня за то, что я обидел Барри, — сказал Рингволд.

— Давно это было, шери, — помягчил Жак. — Это уже в прошлом.

— Не совсем в прошлом. Я пару лет Кента не видел. Он приходил к фургону — это был последний раз. Но прошло почти девять лет, как я примирился с тем, что сделал. Я не испытывал этого ни в тюрьме, ни после выхода, но со временем пришёл к этому. Раньше я много употреблял, когда навредил своему мальчику и его матери. Я сделал всё, что мог, чтобы загладить вину, чтобы искупить.

— И ты молодец, — уверил его Жак.

— Ещё далеко до идеала. Барри до сих пор немного сомневается — не могу его винить — но мы видимся раз в несколько недель. Кэрли, его мать, простила меня, и я ей благодарен. Со временем я стал благодарен Кенту. Но это далось мне нелегко.

— Мой напарник ходит на встречи как по часам, — добавил Ламон. — Он подтолкнул меня. Без него у меня не было бы Консуэлы.

— А ты сколько трезв? — спросила Ева.

— Семь лет. Я попал за наркоту и воровство, чтобы её купить. Мой напарник вышел первым и начал подталкивать меня на собрания. Я хочу купить фургон, заработать. Я хороший повар, всегда им был — моя бабушка учила. Я её позорил. Теперь ей не стыдно.

— У нас хорошее дело, и мы тяжело работаем, чтобы так и было, — вставил Рингволд. — Мы бы этого не имели, если бы не завязали. Может, я бы и не завязал, если бы Кент меня не сдал. Может, и сделал бы хуже Барри и Кэрли. Мне жаль то, что с Кентом случилось. Я знаю, он был хорошим человеком — и он простил меня.

Ева поверила им — алиби было легко проверить, и им предстояло многое потерять, чтобы убивать человека из‑за обиды пятнадцатилетней давности.

Но она записала все контактные данные.

— Попробуйте это, — Ламон набрал рис и полил его соусом из красной фасоли. — Видите? Мы никого не травим, когда можем подать лучшую каджунскую еду в Нью‑Йорке.

— Я не...

Но Ламон протянул тарелку Еве и сунул вилку Пибоди.

— Ешьте лучше, — сказал Рингволд с быстрой улыбкой. — Он гордится своими красными бобами с рисом — рецепт бабушки.

Пибоди попробовала первой, откусила.

— Ладно, ладно, это серьёзно вкусно.

Поскольку с уважением относилась к паре бывших зеков и зависимых, пытающихся держаться на правильном пути, Ева тоже взяла вилку. И Пибоди оказалась права.

— У вас тут хороший бизнес. Не просрите его.

— Ни за что! — засмеялся Ламон. — Я свой острый соус делаю — придаёт этому огонька, да? Если дело пойдет, я его бутылками буду делать, продавать. Миллионеры, вот так вот. Не правда