Я во всем виновата - Элизабет Кей

– Я не уверена. Может, не надо.

– У меня есть место. – Эмбер протянула руку. – Давай я что-нибудь возьму.

Лидия покачала головой:

– Я не уверена, что хочу идти в бар. Не сейчас.

– Да ладно, Лиди, – сказала я. – Будет круто.

– Я не знаю.

– Я за тобой присмотрю. Я тебя не брошу.

Я говорила искренне, но в то же время представляла, как возвращаюсь домой с невероятно красивым мужчиной с резкими чертами лица и ярко-голубыми глазами, мужчиной, очень похожим на тебя.

– Я не могу, – сказала она и провела ладонью по лицу, размазав красную помаду.

– Лиди!

– Идите вдвоем, повеселитесь.

– Ты уверена? – спросила Эмбер.

– Нет, – ответила я. – Она еще ничего не решила.

– Я… – начала Лидия.

– Ты пойдешь, – настаивала я. – Никаких отказов. Я хочу пойти с тобой.

– А я не хочу.

– Но ты никогда никуда не хочешь! – сказала я.

Я бросила сумочку на диван и скрестила руки на груди.

– Что с тобой? – спросила я. – Почему тебе все время что-то не так?

Я не горжусь тем, что произошло дальше. Я сказала ей, что она – обуза, не настоящий человек, а чемодан в форме женщины и что мне скучно постоянно искать в ней что-то приятное. Я сказала ей, что с меня хватит, что общение с ней меня изматывает. Я сказала, что нам нужно немного пространства. Я думала, что это будет временная передышка, но она затянулась слишком надолго.

Я смотрела, как она снимает туфли на каблуках, расстегивая ремешки. Я стояла и смотрела, как она складывала тушь, помаду и тени обратно в косметичку. Я ничего не сказала, когда она надела кроссовки и пальто.

– Всего хорошего, – сказала она.

На глазах у нее выступили слезы. Она закрыла за собой дверь.

Я не видела ее с того вечера.

– Это было ужасно, – сказала я. – Думаю, она очень серьезно отнеслась к моим словам.

Я снова надела тапочки.

– Я понимаю, – сказала Эмбер, поправляя полотенце. – Но что ты думаешь о том, какая она сейчас?

– Думаю… – начала я.

Я не закончила фразу, потому что нас прервал самый громкий звук, который мы когда-либо слышали. Я не могу описать охвативший меня ужас. Конечно, я слышала пожарные сирены и раньше, но только на кухне, стоя над дымящейся сковородкой. Даже тогда я мучилась до конца дня, хотя знала причину. Я поняла, что мы будем вместе навсегда, когда ты предложил мне переехать к тебе и нанял кого-то, чтобы установить еще два детектора, зная, что я боюсь огня, но не зная почему. Я не знала, что в коттедже есть сигнализация, потому что тем летом ее не было. Полагаю, ее установили позже.

Звонок разносился по всему домику, и от страха я чуть не упала на пол.

Эмбер вздрогнула, но не запаниковала.

– Нам нужно бежать, – сказала я, – немедленно.

– Это всего лишь ужин, – сказала она, открывая дверь. – Все будет хорошо. Я…

Лидия прижималась к двери спальни, как будто подслушивала.

– Лидия? – спросила Эмбер.

– Я пойду посмотрю, – сказала я.

Честно?

В тот момент я совсем не думала о сестре. Я видела ее лицо, когда открылась дверь спальни, – шок, ужас, – но решила, что ее, как и меня, просто напугала сигнализация.

Я не придала этому никакого значения.

Глава 17

Я умирала от ненависти к кузине, я даже смотреть на нее не могла. Я постоянно прокручивала в голове тот поцелуй: весь вечер, потом, лежа в постели, а еще позже, посреди ночи, когда коттедж затих, а снаружи кричали совы и шумно бились о скалы волны.

Я должна была что-то сказать.

Она лежала на верхнем ярусе кровати по соседству, укрывшись одеялом и отгородившись от меня подушкой.

– Эмбер, – прошептала я. – Эмбер!

Она что-то пробормотала и снова погрузилась в сон.

– Эмбер!

Я перекинула ноги через перильца и спрыгнула на пол, почувствовав, как деревянные балки прогибаются под моими ногами. Прошла на цыпочках по ковру с бахромой.

Пейдж спала на нижней койке. Ее лицо освещала слабая лампочка на лестничной площадке, которая горела всю ночь. Светлые локоны казались почти розовыми в этом тусклом свете, а дыхание было тихим и ровным. Я встала на нижнюю перекладину лестницы, и она вздрогнула и во сне почесала нос рукой.

Я остановилась.

Она опустила руку, вздохнула и замерла.

Я поднялась.

Замерла наверху, уставившись на кузину.

Я почувствовала, как жгучее ощущение несправедливости ослабевает. Разве не я была виновата, что он увидел грязную полосу на моей щеке? Это я предложила такое отвратительное испытание. И разве не я виновата, что она поцеловала его? И по той же самой причине. Я могла винить только себя. Я решила, что, может быть, моя кузина все-таки не такая уж ужасная.

Я спустилась по лестнице и вернулась в свою постель. Решила больше никогда не упоминать об этом. Мне не хотелось, чтобы она знала, как сильно ранил меня этот поцелуй. Не хотелось, чтобы она считала меня слабой или уязвимой или, что еще хуже, идиоткой из-за того, что я предложила такое задание.

На следующее утро я проснулась в жаркой, душной комнате. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи, пижама перекрутилась и насквозь промокла от пота.

– Вы тут? – спросила я.

Потом села и наклонилась. На нижних ярусах лежали двое – у одной торчала из-под одеяла нога, вторая совсем сбросила одеяло. Верхняя койка напротив была пуста. Я надела тапочки с кроличьими ушами, стоявшие перед камином, и спустилась в гостиную.

Эмбер сидела на диване перед низким столиком. Перед ней лежал целый веер бумаги: рваные листы, исписанные каракулями; аккуратные белые листочки, покрытые ровными строчками, комки рваной бумаги. С самого нашего приезда она работала над своим проектом для получения стипендии. Она сделала парашюты из пластиковых пакетов разной формы и размера и привязала к ним маленьких игрушечных солдатиков. Она сбрасывала их с перил и замеряла время падения секундомером. Она рассказывала нам об этом тысячу раз, объясняя каждую незначительную деталь, как будто мы должны были тоже восхищаться ее экспериментом.

Она сказала, что это была ее идея, что она решила провести эксперимент – именно этот эксперимент, – а не просто написать сочинение. Она врала. Она делала это, чтобы произвести впечатление на своего отца, который всегда любил сложные задачи и изящные решения. Именно он предложил прорезать отверстие в верхней части парашюта, чтобы уменьшить турбулентность.

– Что ты делаешь? – спросила я.

Она разлиновывала страницу с помощью прозрачной линейки и тонкого карандаша.

– Таблицу для записи результатов.

Она повернулась к своим записям и провела пальцем