Путешествия майора Пронина - Арсений Александрович Замостьянов

Скорее всего, егеря чем-то накачали несчастное животное. Но ясно, что старт охоты и первый выстрел шаха должен быть удачным. Вот они и подстраховались. Нечто подобное бывает и у нас…

Все поздравляли шаха, а он раскланивался, как актер после бенефиса. Какой-то знатный перс с форсом выпил из фляги, установленной на клинок сабли, за добрую охоту и за здоровье любимого шаха. Пронин замечал, что молодому монарху эти почести всё по душе. Не приелись ещё.

Потом Мохаммед и его свита расстреляли в удобной низинке целое стадо муфлонов – штук восемь. Но не всем удавалось так блистательно поразить свою цель с первого выстрела.

Пронина заинтересовала более трудная цель – муфлон, бежавший в гору. Уж тут и солнце пылало в глаза, но он уложил его с первого выстрела – мастерски.

Сурия зааплодировала: «Браво, Пронин! Браво! Вот это выстрел». Шах тоже обратил внимание на меткость русского торгпреда:

– Вот теперь я вижу выстрел настоящего пахлевана! Учитесь, господа!

Перон добавил:

– Теперь понятно, почему русские в последнее время бьют немцев… При любой погоде, а не только зимой.

– Солдатская выучка, – пожал плечами Пронин. – Мне довелось служить в пехоте во время прошлой войны…

– Это видно, – сказал Альварес, которому сегодня откровенно не везло. Раза три он прицеливался, наметив, казалось бы, верную цель, но стрелял только мимо.

Постепенно охота превратилась в суматошную игру. Стрельба, крики, здравицы и проклятия… Чем-то эта суета напоминала рождественские фейерверки в довоенном цветущем Париже. Пронин однажды бывал там в командировке – как раз в конце декабря.

Но тут, щурясь на солнце, Пронин заметил, как молодой крестьянин-егерь гнал муфлона на выступ скалы – чтобы он стал удобной добычей Перона. Егерь увлекся, тихо передвигаясь на четвереньках – и потерял бдительность. А сзади к нему приближался огромный зверь. Пронин пригляделся – это был дикий леопард во всей своей красе. Опасная кошка, свирепая и непредсказуемая. Перон не мог не видеть его, прицеливаясь. Но его интересовала только добыча. И тут одновременно прозвучали два выстрела. Перон ранил муфлона, а Пронин, щегольски вытянувшись, как гимнаст, выстрелил в леопарда.

– Прямо в сердце! – крикнул кто-то по-ирански.

Все тут же забыли про Перона и про раненного, недобитого муфлона, который ревел от боли. Пронина окружила толпа егерей, они эмоционально верещали на своем фарси. Сам шах стал переводчиком Пронина:

– Они благодарят вас, что вы спасли молодого Рауфа накануне его свадьбы. Теперь вы обязаны посетить это торжество. Двойная свадьба – старинная иранская традиция. Она состоится завтра. Рауф – один из женихов. Он стал бы жертвой дикого леопарда, если бы не ваш меткий выстрел. Кстати, Пронин, примите и мою благодарность. В первый раз вы спасли мою жизнь, а сегодня – честь. Если бы шахская охота окончилась гибелью егеря – подданные восприняли бы это как дурной знак…

Шах снял с собственного плеча саблю и передал ее Пронину:

– Примите в дар этот скромный клинок. Почти 300 лет он принадлежал властителям Ирана, но сейчас он обретет не менее достойного хозяина – русского храбреца!

Пронин поцеловал клинок.

А потом тихо спросил Сурию:

– Останемся на свадьбу?

Ни Альварес, ни шах со свитой остаться не могли: в Тегеране их ждали неотложные дела. А Сурия – личность свободная и свободолюбивая.

– Почему бы и нет? – ответила она.

Для Пронина это был шанс получше узнать Сурию и преподать ей кое-какие уроки.

Пронин всё рассчитал верно. Шахская свита вернулась в Тегеран, а он остался в деревне, вместе с Суриёй – дожидаться завтрашней свадьбы в деревне. И у него после охоты имелись кое-какие трофеи…

Быть может, лучший способ отвлечься от наших грешных дел – это приготовление пищи. В Туркестане он не только сражался с басмачами и преследовал иностранных шпионов, но и пристрастился к настоящему плову. Не только как едок, но и как повар. Ведь это дело на Востоке доверяют только мужчинам.

Вот и сейчас Пронин сам умело разделал молодого барашка. Чистого веса в нем было 25–30 кг. Он ловко вырезал со спины два каре, и изнутри еще две небольшие полоски. Это самое нежное мясо. Пронин порезал его на небольшие кусочки, получилось около полутора килограммов. Больше с барашка и не возьмешь на настоящий плов.

Не забыл и про нутряное сало, его набралось с полкило. Пронин порезал его мелкими кусочками. Нашинковал лук, но не кольцами, а длинными соломками. Покрошил морковку – чтобы получились тоже не кругляшки, а палочки. Он кулинарил в удовольствие, напевая самые веселые мотивы советских и венских оперетт. Развел костер, поставил треногу и на неё повесил казан. С ним Пронину на этот раз повезло: он был старинный, видавший виды, чугунный и очень тяжелый. Объемом литров на 15. Он залил туда хлопковое масло, на глазок точно определив нужную меру. Подождал, когда оно запузырилось и забулькало, и положил туда кусочки нутряного сала, которое принялся помешивать деревянной ложкой, неусыпно следя, чтобы огонь был не сильный, но и не слабый.

Когда сало вытопилось, Пронин аккуратно переложил в миску образовавшиеся шкварки. А в кипящую жидкость положил мясо, интенсивно помешивая, чтобы оно не прилипало к стенкам и кусочки обжарились равномерно, сохранив сок. Добавил соли, перца, лаврового листа, зиру и барбарис. Сурия с удивлением наблюдала, с каким удовольствием Пронин производил все эти манипуляции…

Закрыл крышкой: пускай готовится мясо.

Отрезал два куска хлеба, положил на него белый сладкий лук, сверху – шкварки и чуть-чуть посолил. Взял один кусок себе, а другой подал Сурие.

Та с удивлением посмотрела на него.

– Это вкусно. Лук, целоваться не будем, – пошутил он.

Она осторожно откусила и стала жевать.

– Действительно, вкусно. И как-то необычно!

– Ешь, плов будет готов еще нескоро, а нам нужно подкрепиться. Только не пей потом холодной воды.

Минут через двадцать он открыл крышку казана, выловил кусочек мяса, остудил его и снова протянул девушке: «Попробуй, мягкое».

Она прожевала, проглотила и ответила с легкой улыбкой: «Да».

– Теперь засыпаем морковь, варим и перемешиваем минут 15, – воскликнул Пронин.

Через некоторое время он добавил к моркови лук. Еще минут через 10–15 всё это методично перемешал. Сверху положил пять головок чеснока, чтобы палочки сантиметров по 10 стояли вертикально и выверенным движением засыпал туда килограмма полтора промытого твердого риса.

– Теперь наша задача – периодически открывать и аккуратно, по лезвию ножа, подливать воду, – прокомментировал Пронин.

Этим он и занимался еще часа два с половиной, время от времени доверяя заливку воду Сурие. А попутно рассказывал ей об огромной Советской России, с которой нужно дружить иранцам, если они хотят возродить свою древнюю страну.

Наконец, поздним вечером Пронин угощал Сурию настоящим узбекским пловом с азербайджанским гранатовым соусом наршараб.

– Ты ещё и прекрасно готовишь, – сказала она. – Очень вкусно, где ты научился?

– В Средней Азии пришлось поработать, забросила туда судьба, там и научился. Да и на Кавказе я бывал, времени не терял. Наша работа в чём заключается? Узнать обычаи народа, кое-что перенять… Вот так и набираемся ума потихоньку.

Они подозвали к столу помощников, вместе с которыми охотились, егерей – и все церемонно нахваливали пронинский плов.

Потом была звездная ночь. Снова оставшись вдвоем, они пили чай со сладостями, и Пронин читал ей стихи Есенина, которого любил с юности – такого же деревенского парня, как и он сам, только гениального поэта. Читал из «Персидских мотивов» – ведь Есенин так тонко чувствовал эстетику и дух Востока:

В Хороссане есть такие двери,

Где обсыпан розами порог.

Там живет задумчивая пери.

В Хороссане есть такие двери,

Но открыть те двери я не мог.

У меня в руках довольно силы,

В волосах есть золото и медь.

Голос пери нежный и красивый.

У меня в руках довольно силы,

Но дверей не смог я отпереть.

Ни к чему в любви моей отвага.

И зачем? Кому мне песни петь? –

Если стала неревнивой Шага,

Коль дверей не смог я отпереть,

Ни к чему в любви моей отвага.