Занавес памяти - Татьяна Юрьевна Степанова

«Скандинавские» коттеджи в прежние благодатные времена заказывали в Швеции со всем оборудованием – от душевой кабины до электроплитки и посудомойки на небольшой кухне. Бытовая техника хоть и не новая, но работала исправно. Помимо кухни в коттедже была спальня с окном во всю стену, а в ней электрокамин да широкая кровать. «Нам больше с тобой ничего и не надо», – хрипло прошептал Гектор, сбрасывая пиджак, сдергивая через голову худи, заключая Катю в объятия. И сразу они обо всем забыли. Даже об ужине, а столько ведь накупили. Уже в постели среди ночи, ощущая волчий голод, решили все же поесть – обошлись творогом да бутербродами с маслом. Заснули в третьем часу…

– День добрый, мы Борщовы-Петровские. Моя жена Катя. Я – Гектор. Ваш внук, наверное, уже поставил вас в известность о нас и о наших общих делах, – представился Гектор Раисе Бодаевой, когда они подъехали на пляж Птичьего мыса.

– Серафим мне намедни и сейчас много всякого-разного наговорил. – Раиса Бодаева оглядывала их с тщательно скрываемой неприязнью, подозрительностью и недоумением. – Довольно неожиданно. Я слегка в растерянности.

«Что-то не похоже», – подумала Катя. Перед ними с Гектором деловая женщина – и по облику, и по сути. Собранная, сдержанная, ухоженная и… хотя неброско, но почти роскошно одетая для «глубинки». Дорогой серый брючный костюм люксового бренда. Бабка Симуры небрежно носила его с модными кроссовками. А под пиджак надевала кашемировый свитер. Внешне она напоминала Джейн Биркин в ее зрелые годы. Правда, волосы красила в стальной цвет, скрывая седину. Подтянутая, поджарая, следящая за собой в свои «прилично за шестьдесят», она выглядела намного лучше, свежее, здоровее сорокалетней дочери-алкоголички.

– Серафим, оставь нас. Пройдись, подыши воздухом, – властно велела она внуку.

Симура молча повернулся и побрел по песчаному пляжу. Он сел поодаль на корягу, вынесенную рекой на берег. Одинокая фигура… черный, нахохлившийся вороненок, выпавший из родного гнезда… Катю посетило предчувствие: не дождутся они с Геком и от «бабки Раи» сведений в пользу внука.

– Он мне выдал: «Хочу доказать свою невиновность в убийстве». А вы, мол, ему помогаете искать доказательства. И планируете создать о нем документальную книгу. – Раиса Бодаева явила им резкий, четкий профиль. – Супружеская пара – писательница и спецагент, воевавший в Сирии. Так он вас представил мне. Где он вас откопал?

– Мы случайно познакомились через его приятеля. Я бывший полицейский криминальный журналист, работала в пресс-центре, муж тоже служил в силовой структуре, он полковник. – Катя отвечала на неприязненные вопросы Раисы вежливо. Сначала надо удовлетворить ее законный интерес о вмешательстве посторонних в их семейную драму, а затем уж задавать щекотливые вопросы. – Зверское убийство, где главным подозреваемым проходил малолетний ребенок, – крайне редкое и резонансное происшествие. Не скрою, для меня подобные материалы представляют профессиональный интерес. Ваш внук подписал с нами соглашение об использовании информации нашего общего расследования. Серафим сознательно идет на риск будущей публичной огласки всех событий одиннадцатилетней давности: он категорически отрицает все обвинения, навешанные на него в малолетнем возрасте. И желает отыскать истинного убийцу.

– Но это же он сам убил родного отца. – Раиса Бодаева понизила голос до шепота, словно боялась: внук услышит ее. Ветер донесет до него ее слова. – Полиция и прокуратура провели тщательное расследование. Думаете, легко мне, его родственнице, говорить вам подобное сейчас? Да и тогда… я никуда показаться не могла – ни в Кукуеве, ни в Тарусе. Дочь моя заперлась от пересудов дома. А я деловой человек, у меня работа, бизнес, мой цех. Каждый день, выходя в офис и на предприятие, я ловила на себе косые взгляды. За моей спиной шептались. Распространяли о нашей семье отвратительную чушь.

– Позволите нам с мужем задать вам вопросы? – спросила Катя.

– Пожалуйста. Я, естественно, обрадуюсь, если Серафим снимет с себя и с нашей семьи подозрения. Камень свалится с моей груди… Но… это именно он убил Геннадия.

– Мы вчера присутствовали во время его встречи с матерью. Серафим обвинил ее в убийстве из ревности, – сообщила Катя. – А она ему: «Ты – плод изнасилования». Якобы ее муж… Геннадий Елисеев изнасиловал ее в девятнадцать лет.

– Бред невероятный! Аксюта вам и ему брякнула подобное? Она трезвая была? – сухо осведомилась Раиса.

– Подшофе, – вмешался Гектор, состроив сочувственную мину.

– Тогда понятно.

– С их слов нам известно, что вы якобы находились в длительных близких отношениях с Геннадием Елиссевым. – Катя тщательно подбирала слова. Стараясь не задеть, не оскорбить Раису Бодаеву, а то все и на Птичьем мысе быстро закончится, подобно скандалу в фамильном доме с колючей проволокой.

– Одиннадцать лет миновало, а семейное грязное белье постоянно ворошат. Лучше я вам скажу, не то в Кукуеве небылиц вам в уши надуют злыдни. – Раиса подняла воротник пиджака, озябнув на свежем речном ветру. – Мы с Геннадием встречались… нет, практически жили почти двенадцать лет. Обычная история – босс и подчиненная, служебный роман: я у него работала в фирме. Сначала бухгалтером, затем финансовым менеджером, потом главным менеджером по производству. Мы с ним начинали наш бизнес в цеху. Геннадий тогда имел семью, сына. Потом развелся… Это было давно. Еще до рождения Серафима и брака моей дочери с Геннадием. Аксинья выросла на его глазах. Я устроила ее после колледжа на работу в фирму. Наши отношения к тому времени с Геннадием уже практически сошли на нет. Мы охладели. Он обратил внимание на мою юную дочь. Насчет изнасилования – ерунда, выдумки пьяные Аксюты… Да, Гена порой был несдержан в койке, предпочитал жесткий секс с женщинами, мог даже придушить во время… ну, вы понимаете. Искал дополнительной остроты ощущений. Но изнасиловать… Нет! Трусоват, законопослушен он для подобного безобразия. Если бы я тогда получила хоть малейший намек на насилие в отношении моей дочки, я бы его стерла в порошок. Уничтожила. Но не было ничего подобного. Скажу больше: моя дочура сама вешалась ему на шею. И тому немало свидетелей на фирме, в офисе. Аксюта с детства самоочаровалась Геннадием: мы иногда брали ее с собой в Москву, Петербург, жили в хороших отелях, посещали рестораны. Для моей дочери Геннадий с детства стал символом богатой, сытой праздной жизни. Целью… дичью на ее женской охоте. Она тогда против меня бунтовала. Совершала резкие поступки мне назло. Неприятно матери оказаться в подобной ситуации. Но я стерпела. Аксюту Гена не насиловал. Смешно даже подумать! Она ж его прямо в офисе сама соблазняла… Они дверь на ключ запирали в обеденный перерыв. И все знали. И