Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Неожиданный порыв ветра толкает меня к краю крыши. Шарп резко сгибается, словно я удерживаю его на поводке. Его дыхание щекочет мне ухо, когда он подтягивает меня назад. Несколько секунд он не выпускает меня из объятий, дольше, чем это необходимо. Его лицо, всего в нескольких дюймах, непроницаемо. Надеюсь, мое тоже. Всякий раз, когда он ко мне прикасается, я чувствую то, чего не хочу чувствовать. Страх. Темное, необъяснимое влечение.

Я отступаю на шаг назад.

– Мне кажется, с нами на крыше есть кто-то еще, – говорю я тихо. – Твой персональный призрак.

– Пожалуй, на сегодня с меня хватит, Рыжая.

Небо начинает плеваться дождем. Я поднимаю глаза. Марс и Венера пропали.

– Я не про Лиззи говорю. – Я продолжаю настаивать, и первая тяжелая капля шлепается мне на щеку. – Про другую пропавшую девушку. Хозяйку браслета с подвесками в листьях – на том снимке, который якобы случайно оказался среди колоды, которую ты разложил в участке, как кровавый пасьянс.

Я жду ответа. Его нет.

– Не переживай. – Я сдерживаю сарказм. – Я же не говорю, что она сейчас рядом с нами на крыше. И я верю, что ты хочешь раскрыть дело Лиззи. Но ты постоянно думаешь о той, другой девушке.

– Ты придаешь слишком большое значение небрежности детектива, который передал мне эти фотографии.

Его спокойствие меня пугает.

– Я думаю, ты держишь этот снимок на всякий случай, вдруг найдется кто-нибудь знающий. Не нужно обладать особым даром, чтобы разгадать твою реакцию, когда я выбрала эту фотографию. Ты же сотни раз смешивал ее с другими? И выкладывал перед подозреваемыми в преступлениях. Перед твоими студентами. Коллегами. Но первой заметила я. И поэтому сейчас мы стоим на крыше и проверяем на Лиззи мои теории, в которые ты не веришь.

Меня несет.

– Ты мог бы сказать своему боссу, что я ненормальная. Шарлатанка, из-за которой работа полиции получила нежелательную огласку. Мог бы убедить Майка отпустить меня, особенно под верещание Буббы Ганза. Мог бы сам от меня отступиться. Но эта таинственная девушка заставляет тебя задуматься, а вдруг я что-то знаю? Но ты сомневаешься.

Вся эта тирада – риск. Потому что я тоже сомневаюсь.

Шарп выключил фонарик. Нас разделяют несколько дюймов. Волосы начинают хлестать меня по лицу. Капли становятся все настойчивее. Деревья внизу раскачиваются, вступая в беседу.

– Спускаемся с крыши, – командует Шарп.

– Я понимаю, как сильно тебе хочется считать меня сумасшедшей, – говорю я тихо, – но какая-то часть внутри тебя сомневается. Боится меня. Потому что не приведи Господь, чтобы Бог существовал и я что-то видела сквозь крохотную дырочку.

Внезапно какой-то звук заставляет нас вздрогнуть. Мелодичный. Диссонирующий. Почти одновременно мы оборачиваемся.

Колокольчики «музыки ветра» на соседском крыльце взмывают в воздух. Так сказала бы моя сестра.

Феи выбивают чечетку на железных перилах. Вероятно, так объяснила бы мама.

Что сказать мне? Я молчу. Но когда закрываю глаза, девушка без лица яростно звенит браслетом.

Шарп наклоняется вперед, борясь с ветром, поднимает крышку люка. Я надеюсь, что лунный свет перережет лицо, обнажив его тайну, но и луна, и Шарп скрываются во тьме.

Я снова в буфетной, стою на коленях. Град бьет по треснувшим окнам. Кости дома ноют.

Шарп не проронил ни слова, пока раскладывал лестницу, чтобы я могла спуститься. На этот раз я преодолеваю три коридора и две лестницы впереди на манер заключенной. На кухне он объявляет, что пришло время общественных работ.

В зубах у него зажат гвоздь. У меня в ладони еще дюжина.

Шарп аккуратно приколачивает кусок фанеры с внутренней стороны собачьей дверцы. Пока он искал фанеру на заднем дворе, а молоток на полке, я обшаривала пол в поисках гвоздей, которых тут немало.

– И пусть Соломоны предъявляют мне иск за материальный ущерб, – мрачно замечает он. – Я все равно заколочу эту чертову дверцу. А Лиззи пусть разбивает окно, чтобы проникнуть в дом. Она будет не первой.

Я подаю гвозди один за другим, как прилежная медсестра. С каждым ударом его молотка внутри у меня все подпрыгивает.

В его руках нет мягкости, в движениях – аккуратности, он совершенно уверен в себе. Он создает, и он же разрушает, в этом нет никаких сомнений. А я хочу увидеть маленького мальчика, которым он был когда-то, но не могу его вызвать. Начинал ли он с наблюдений за сложным поведением муравьев? Знаете, когда дети топчут муравейники, чтобы посмотреть, как муравьи копошатся, и беспечно поджигают их спичками?

Барабанная дробь опасности в его ДНК уже присутствовала, когда мать укачивала его перед сном? Или это приобретенное, взлелеянное с каждой засечкой на его мифическом прикроватном столбике?

Я видела четырехнедельный эмбрион внутри незнакомки, задевшей меня плечом на улице, но я не вижу, что внутри у Джесса Шарпа.

Наверняка я знаю одно: с ним бывает очень спокойно, а бывает, напротив, страшно – смотря как он решит, – и с тех пор, как мы спустились с крыши, мне, скорее, страшно.

Судя по моим часам, ураган продвигается быстро, но сейчас мы в его центре. Протечка с крыши образовала сзади на рубашке Шарпа мокрый полуостров.

Я очень устала, мне не терпится, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Пусть уже произнесет, до скорого, цыпочка, или пока, Рыжая, – любую из своих умеренно сексистских фразочек, только бы отпустил меня домой.

На миг я задумываюсь, не стоит ли перепрыгнуть через него, выскочить под дождь и влезть по толстому дубовому стволу – у мужчины его габаритов не получится повторить за мной этот трюк.

Шарп лежит на полу лицом вверх и гримасничает, оценивая свою работу. Его адамово яблоко, которое всегда выглядит обгоревшим, прямо передо мной, и я легко могу вонзить в него гвоздь.

Догадывается ли он, что почти каждая женщина старше шестнадцати рассуждает подобным образом? Что полтора часа назад я вошла в буфетную и подумала, что в замкнутом объеме банка антикоррозийного аэрозоля «WD-40» в случае чего сойдет за перечный спрей? Что привычка оценивать обстановку – как зудящая вторая кожа? И если бы женщины, подобные мне, действовали под влиянием каждой тревожной мысли, плохих мужчин на свете осталось бы куда меньше?

Мой взгляд скользит по четырем дверям буфетной. Все, за исключением ведущей на кухню, закрыты. Я разглядываю дверь с навесным замком и четко понимаю: сил, чтобы сбежать, у меня не осталось.

– Куда ведут остальные двери? – бормочу я, чтобы нарушить молчание. – Одна, должно быть, в столовую, чтобы слугам было удобно накрывать стол. А та, что со стеклянной ручкой? А с висячим замком? В