Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

Шарп трясет перила, проверяя их на прочность. Интересно, хватило бы у меня смелости протянуть руку, если бы он упал. Я все еще размышляю о том, достаточно ли я храбрая, – давно пора избавиться от этого беспокойства. Сейчас мои ноги прочно стоят в центре медного настила, позеленевшего со временем, словно водоросли.

– Всегда хотел сюда забраться, – говорит Шарп. – Парень, которого мы наняли управлять дроном, сказал, что «вдовья площадка» на удивление хорошо сохранилась. Дренажная система начала тысяча девятисотых годов до сих пор работает. Нехорошо, когда на «вдовьей площадке» скапливается вода.

Он слегка перегибается через перила, указывая куда-то под карниз.

– Я верю тебе на слово. – Пожалуйста, отойди от перил.

– Ты же понимаешь, что Лиззи не сумела бы забраться сюда в одиночку?

– Поняла, когда ты вытянул восьмифутовую лестницу, чтобы добраться до люка, – отвечаю я.

Лестница со старыми круглыми штифтами, скреплявшими ступени, которые вращались у меня под ногами, сама была испытанием на прочность.

Удивительно, что ее до сих пор не украли. Вероятно, у незваных гостей особняка есть свои неписаные правила.

Я неохотно шагаю вперед, чтобы, борясь с головокружением, взглянуть на крышу, которую освещает фонарик Шарпа. Разбитая черепица, крутые скаты, острые коньки, слепые повороты. Окно в изгибе башни, до которого не допрыгнуть.

– Городские власти, несмотря ни на что, все равно искали Лиззи на крыше, – говорит Шарп. – По-моему, самоубийственная миссия. Они даже выписали из Англии специалиста по викторианским постройкам и замкам, чтобы проконсультировал пожарных по части снаряжения и общей стратегии. И все равно один поскользнулся и сломал ногу. Тогда власти взяли долгую паузу, решив, что если пожарный с двадцатилетним стажем не справился, то что говорить о трехлетней девочке или тридцатилетней женщине с мертвой трехлетней девочкой на руках. В последние годы дроны – и официальные, и самочинные – пытались заглянуть в некоторые темные щели. Большинство из них разбились и сгорели. – Внезапно луч его фонарика бьет мне в лицо. – Не веришь?

– В твоей папке сказано, что Соломоны были заядлыми туристами в отличной форме. В медовый месяц совершили восхождение на пик Эмори в Биг-Бенде, а на пятилетнюю годовщину свадьбы – на гору Нос Энтони в Эль-Пасо. Я видела их фотографию на вершине с походными рюкзаками. Это титанический труд.

И точно не для меня.

– Лучше расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю, – бросает он сухо.

Я разглядываю его несколько секунд, прежде чем отвернуться к самой темной, северной части неба, еще не затянутой тучами.

– Хорошо, как скажешь. Следи за руками. Видишь ту яркую звезду на конце ручки ковша Большой Медведицы? Она называется Алькаид. Свет, который мы видим сейчас, начал свой путь к нам вскоре после окончания Первой мировой войны. Алькаид – часть «хвоста» созвездия Большая Медведица. Гомер упоминает эту медведицу, Арктос, в «Илиаде». Про нее есть также в Книге Иова.

– Не читал ни того ни другого. Не видел надобности.

– Север – неблагоприятное направление в китайских предсказаниях судьбы, – продолжаю я, не обращая внимания на его тон. – Северо-запад, где расположена звезда Алькаид, хуже всего. Если бы моя мама предсказывала твою судьбу, она посоветовала бы тебе никогда, ни при каких условиях не направлять пистолет на северо-запад.

– Я готов был простить тебе все, пока ты не начала указывать техасскому копу, куда ему направлять пистолет.

– Многие охотники и воины не чурались следовать этому совету – ни в коем случае не направлять оружие в сторону Алькаида. В Средние века у астрологов она считалась одной из самых могущественных звезд. Моя мама думала, это была… магия.

– Ты ждешь, что я в это поверю?

– Я жду, что ты начнешь учитывать не только самое очевидное. Между мифом и правдой тонкая грань, детектив Шарп. Между совпадением и замыслом. И в этом мы с Буббой Ганзом сходимся. Хочешь узнать меня получше? Правда хочешь? Всю жизнь во мне боролись моя вера в науку и то, что мама называла даром. Но я не всегда готова признавать, что эти две силы в моей голове подпитывают друг друга. Воображение дано нам, чтобы расширять миры, а наука – чтобы находить подтверждения нашим открытиям. Они вовсе не исключают друг друга.

Как всегда, вслух я говорю более резко и страстно, чем про себя. Возможно, с Шарпом я зашла слишком далеко, но с каждым шагом почва становится тверже. Я хочу найти пропавшую девочку, и, если для этого придется обнажить перед ним свою уязвимость, так тому и быть.

Я очень хочу до него достучаться.

– Вижу, тебе довелось повидать ужасные вещи. Принимать чудовищные решения. Я это понимаю. Я пыталась примириться с тем, что Вселенная хищна и порочна, как наверху, так и внизу. Умирающие звезды взрывались, образуя чудесную материю, создавшую человечество. Роды – это кровавая драма, когда женщина рвется на части, выталкивая из себя дитя. Алчные черные дыры пожирают звезды, которые встречаются у них на пути, – и поэтому на Земле гибнут принцесса Диана и Мэрилин Монро – и рождаются мифы. Я не сомневаюсь, что созвездия, которых мы пока не видим, когда-нибудь назовут в их честь, и наши потомки удивятся тому, как мы воспринимали реальность.

– Это угнетает, но… есть в этом своя красота, – бормочет он.

– И это то, чего мы хотим? – восклицаю я. – То, что мы хотим видеть? Дети смотрят на небо, и им говорят, что Большой Ковш – это чаша для хранения воды. Но древние арабы верили, что Большой Ковш – это погребальная процессия, а звезды, из которых он состоит, образуют гроб. Алькаид, Мицар и Алиот – звезды на ручке Ковша – это плакальщицы. Или дочери у гроба, если точнее.

– Дочерей угробят?

– Дочери у гроба. У саркофага. Погребальных носилок.

– Ты разрушаешь мое представление о Большом Ковше. А какую версию ты рассказала бы маленькой Лиззи?

– Дети заслуживают того, чтобы оставаться невинными как можно дольше. – В моем голосе тоска. По Уиллу. – Я сказала бы Лиззи испить из золотой чаши. Сказала бы, что она под защитой звезды Алькаид. Но это было бы ложью.

– Похоже, ты передумала, Рыжая, – говорит Шарп. – Подстраховываешься на случай, если Лиззи с нами больше нет?

– Не знаю. – Наверху мой голос кажется жалким и потерянным. – Я думала, что сумею. Думала, что знаю.

– Поэтому болтала на лестнице про русалочьи хвосты?

Его непробиваемое недоверие опять возводит между нами стену.

Мне снова десять, я снова на Голубом хребте, и толпа кричит на меня с берега водопада Миднайт-Хоул. Ведьма, ведьма, ведьма.

Тень за спиной заставляет меня вжать голову в плечи.

– И что с тобой теперь делать? – говорит он. – Думал