Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

– Приятная собеседница, вы говорите? – переспросил он, надеясь, что Зинаида, которая проявила себя более словоохотливой, чем ее муж, расскажет что-нибудь пусть не о французском художнике, так о пропавшей купчихе.

– Да, мы, бывает, ходим друг к другу в гости. Катерина Власьевна говорит, что отдыхает у нас душой, отвлекаясь от повседневных хлопот. С нами она может поговорить о живописи, о новых выставках. Она любит работы Тойво, и купила уже несколько полотен. Да мы ведь и завтра вечером ее ждем!

– Завтра вечером? Вы, должно быть, спутали что-то. Я вчера был в гостях в усадьбе Добытковых, – осторожно рассказал Иван Никитич. – Вы наверняка знаете, что Катерина Власьевна сейчас в отъезде. Сомневаюсь, что она придет к вам завтра.

– Как в отъезде? Этого не может быть! – удивилась Зинаида, снова обратила на Ивана Никитича широко распахнутые черные глаза.

«Разве может человек соврать, когда такими глазами смотрит? – подумал Иван Никитич. – Сразу видно, что об отъезде своей приятельницы она ничего не слыхала».

– Так она, верно, поехала в Петербург по делам, и к завтрашнему дню уже вернется. Наша любезная Катерина очень пунктуальный человек, она непременно написала бы нам заранее, если бы уехала или просто решила перенести визит. Она свой распорядок каждую неделю составляет и всегда повторяет, что неожиданностей не любит.

Распрощавшись с Виртаненами и шагая к своему дому по Луговой улице, Иван Никитич размышлял: «Вот те раз! Все как один твердят, что Катерина Власьевна не любит неожиданностей, всякую неделю составляет себе расписание. А она вдруг, в один прекрасный день собирается и, отписав все наследство родне, уезжает неизвестно куда, едва простившись с самыми близкими. Да точно ли она уехала? Исчезла! Да еще этот французский художник, которого решительно никто в городе не видел. Да еще это Карпухинское письмо, адресованное Добытковой… Необъяснимые происшествия!»

Глава 9,

в которой герой снова оказывается в усадьбе

Недовольный визитом к художнику, Иван Никитич поплелся домой. Он стал было подумывать уже о том, что можно было бы завернуть в трактир и пропустить рюмочку для поднятия настроения, но, взглянув на часы, решил сначала заглянуть в полицейский участок и справиться, не объявились ли наследники Карпухина. Уж не они ли выпустили размять крылья голубиную стайку, которую он заметил сегодня над крышами по пути к Виртанену? Отойдя на приличное расстояние от дома покойного Петра Порфирьевича, Иван Никитич неожиданно вернулся к обдумыванию плана устроить в своем доме голубятню. Пришлось признаться себе, что он пока не вполне готов отказался от этой идеи, которая представлялась ему все же более привлекательной, чем мысли о козе или курах. Вдруг бы наследники согласились продать ему пару голубей. А может, и обрывок загадочного письма нашелся бы в доме Карпухина.

Иван Никитич свернул на Николаевскую и бодро зашагал к участку. У дверей дожидалась кого-то хорошая коляска и дежуривший городовой велел Ивану Никитичу оставаться в коридоре до тех пор, пока пристав не освободится. Купря послушно опустился на стул и стал прислушиваться к голосам, доносившимся из-за закрытой двери. Василий Никандрович бубнил что-то успокоительное. В кабинете, судя по всему, были еще двое: расстроенная женщина и мужчина, говоривший все громче, явно требовавший чего-то. Наконец, стало слышно, как двигают стулья. Дверь открылась, на пороге появилась Татьяна Добыткова в сопровождении молодого человека. Ему было лет двадцать пять, и чертами лица он заметно походил на Татьяну. Оба были явно недовольны разговором с приставом.

– Ах, Иван Никитич, – сразу узнала писателя Татьяна Савельевна. – И вы здесь! Надеюсь, с вами ничего ужасного не приключилось! Впрочем, должна вам вот что сказать. Вы напрасно пришли: содействия от местной полиции ждать не приходится!

– Значит, надо ехать в Петербург! – горячась, постановил молодой человек.

– Вы, должно быть, незнакомы, – спохватилась Татьяна. – Это мой брат, Борис Савельевич. Мы здесь, как вы, верно, догадались, по делу о нашей матушке.

– В поисках которой любезный пристав нам отказал! – Борис еще более повысил голос, нетерпеливо выслушав сведения о том, что Иван Никитич – писатель и теперь переехал из Петербурга в Черезболотинск.

– Потому как не вижу оснований для розысков человека, уведомившего о своем отъезде письмом, – донеслось из кабинета. Василий Никандрович звучал веско и, кажется, уже не в первый раз повторял эти слова.

– Постойте, а вы… вы тот самый литератор, которого арестовали по подозрению в убийстве? – насторожился вдруг Борис Савельевич.

– Нет-нет! – Иван Никитич даже замахал шляпой. – Я был свидетелем. Оказывал добровольную помощь следствию. И вот в благодарность получил теперь в Черезболотинске славу душегуба. Вообразите, каково мне с такой репутацией! А ведь у меня жена, дети…

– Полицейский произвол! – воскликнул Борис Савельевич, не желая разбираться в ситуации безвинно оговоренного писателя и присовокупив произошедшее с ним к списку упреков, адресованных приставу.

– У них как будто бы совсем нету чувств! Этот полицейский сказал… – Татьяна Савельевна зашептала, оборачиваясь на дверь, – сказал нам, что пока нет… То есть пока маменьку не найдут уже… неживой, он не станет ничего предпринимать. Он считает, что ее отъезд не вызывает подозрений.

– Какая бестактность! – искренне возмутился Иван Никитич. – Безобразие! Как можно сказать такое близким пропавшего человека? Это возмутительно!

– А ведь вы пишете для прессы? – Борис вдруг обратил на Ивана Никитича самое деятельное внимание. – Быть может, нам стоит разместить объявление об исчезновении матушки в газетах? Как вы полагаете?

– На вашем месте я обратился бы перво-наперво к душеприказчику вашей матушки, а не к газетчикам, – на пороге кабинета явился насупленный Василий Никандрович.

– К душеприказчику! Скажите, какая свежая идея! Мы первым делом отправились к нему, – отмахнулся Борис Савельевич.

– И что же он сказал?

– Сказал, что матушка приходила к нему с месяц назад. Что он был удивлен ее просьбой. Что все документы, полученные нами с тем странным письмом, выправлены им самим, и ошибки тут никакой нет.

– А не заметил ли он чего-нибудь подозрительного? – полюбопытствовал Иван Никитич, вызвав крайне недовольный взгляд Василия Никандровича. – Может, ее кто-то сопровождал?

– Я спросил и об этом. Но нет. Матушка приходила одна. Упадка духа или страха не выказывала, как если бы действовала под чужим принуждением, – неохотно рассказал Борис. – Мы ведь и такую версию уже обдумали.

– Ну, вот видите! Катерина Власьевна, уверен, благополучна. Отдыхает где-нибудь на водах в приятном обществе. Зря вы всю эту суету затеяли, Борис Савельевич, – наставительно и даже несколько по-отечески проговорил