Тайна летнего лагеря - Рацлава Зарецкая

Развернувшись, она распахнула входную дверь, запертую лишь на щеколду с внутренней стороны, и скрылась в темноте дома.

– Глеб, идешь? – донесся до нас ее приглушенный голос.

Показав мне язык, Райский вошел внутрь.

Разумеется, я пошел за ними – не оставаться же здесь одному. Следом за мной увязался дурацкий шницель. Пес путался у меня под ногами, и я с трудом делал каждый шаг, боясь упасть.

– Укусишь снова, прибью, – пригрозил я беспечной псинке.

Лучок меня проигнорировал и побежал к Наташе и Глебу.

– Кажется, с нами ему нравится больше, чем с хозяевами, – заметила девушка, потрепав Лучка по голове.

– Что мы вообще тут ищем? – Глеб осветил фонариком небольшую кухню, обставленную устаревшей техникой времен СССР.

– Тимур сказал, что должна быть подсказка. – Наташа открыла белый холодильник «Минск-1» и зачем-то заглянула внутрь.

Лучок подбежал к ней и тоже сунул морду в холодильник.

– Колбасы там нет, – разочаровал его я.

– Такие собаки колбасу не едят, – сумничал Райский.

Я скорчил ему презренную морду.

– По словам Тимура, Сергей подошел к стене напротив кровати, где лежала баба Катя, когда она сообщила ему про подсказку, – задумчиво произнес Глеб.

– Точно! – Наташа захлопнула холодильник и огляделась. – Где тут спальня?

В конце кухни была дверь, которая, судя по всему, вела вглубь дома. Райский открыл ее, посветил внутрь фонариком и, одобрительно кивнув нам, сделал шаг вперед.

Кроватей в доме было две. Одна, двуспальная, с горой подушек, которые были накрыты прозрачным покрывалом с узором, стояла в конце большой комнаты и выглядела очень опрятно. Вторая, односпальная, ютилась у окна и была разобрана. Подушка на ней лежала всего одна, да и то криво.

– Похоже, тут ее и задушили, – прошептал Глеб.

Меня передернуло. На месте преступления я никогда не был и, надеялся, что никогда не окажусь. Однако эти двое, похоже, втянули меня в настоящий криминал.

– Может, пойдем отсюда? – предложил я.

– Трусишь? – Райский издевательски усмехнулся.

– Нет, просто проблем не хочу, – буркнул я. – Оксана же говорила, что полицейские рыщут в округе.

– Вот поэтому мы и пришли ночью, – нравоучительно произнесла Наташа. – Ты видел вокруг хоть одну живую душу, не считая Лучка?

Я отрицательно качнул головой.

– То-то.

Глеб осветил фонариком стену напротив разобранной односпальной кровати, но кроме вбитых в нее гвоздей ничего больше не обнаружил.

– Посвети сюда, пожалуйста. – Натка шагнула к письменному столу и выдвинула ящик.

Лучок, который все это время вился у ее ног, тявкнул и подбежал ко мне, радостно виляя хвостом.

– Уйди от меня, Лук-порей, – буркнул я, попятившись назад, к стене.

Под моими ногами что-то хрустнуло, и мы вместе с Лучком замерли. Пес даже прижал уши, будто решил, что накосячил он, а не я.

– Ты чего там? – Глеб направил луч света в мою строну.

– Кажется, на стекло наступил.

Я склонил голову и увидел, что стою на рамочке для фотографий.

– Подсвети, – попросил я Глеба и наклонился. – Кажется, она висела на стене. – Я откинул в сторону разбитое стекло и поднял рамочку с фотографией.

– Кто там? – спросила Наташа.

В рамочке оказалось две фотографии. На переднем фоне была современная, цветная, а за ней пряталась старая черно-белая.

– На одной семья. Наверное, бабы Кати. А на другой какой-то мужик с тёткой.

Ребята подошли ко мне и посмотрели на фотографии.

– Мужик с теткой? Да они молодые совсем, присмотрись, – упрекнула меня Наташа.

– На старых фотках фиг поймешь, какой у людей возраст, – сказал я в свою защиту.

– Стоят на фоне административного корпуса, – заметил Глеб, ткнув пальцем в черно-белую фотографию.

– Наверное, это хозяин усадьбы, – предположил я.

Наташа выхватила у меня фотографию, перевернула ее и ахнула. Сзади красивым почерком с завитушками было написано целое послание.

Моя дорогая Катерина!

Ты всегда смеялась надо мной, когда я рассказывал тебе о нашем семейном наследии, однако все это чистая правда.

Когда из города от твоего дедушки пришла весть о том, что большевики идут раскулачивать Дубки, я спрятал все наше богатство в надежном месте. Что произошло дальше, ты знаешь: мы с твоей мамой сбежали, затем родилась ты, и мы стали жить в деревне как крестьяне, боясь привлечь лишнее внимание хозяйничающих на наших угодьях большевиков.

За все это время я так и не смог подойти к спрятанным ценностям, но, уверен, это сможешь сделать ты. Знаю, что деньги тебя не интересуют, и ты предпочитаешь жить в аскетизме, но забери хотя бы портрет своей мамы – она на нем получилась очень красивой.

Прости, но я не могу прямо сказать, где спрятаны сокровища, потому что боюсь, что они могут попасть в чужие руки. Поэтому я оставляю тебе загадки, с которыми ты легко справишься. Удачи, моя дорогая дочь!

Ниже было написано небольшое стихотворение.

Ты пахла лилией и медом,

А нынче ладаном и тьмой.

Лежала ты в моих покоях,

Теперь же ты в земле сырой.

В моей душе теперь осадок,

Былого счастья больше нет…

Я схороню в земле остаток

И дам безбрачия обет.

– И это подсказка? – возмутился я. – Да тут ничего не понятно!

– Нам и не должно быть понятно, лопух, – сказала Наташа. – Отец бабы Кати старался, чтобы только она поняла, о чем речь.

– Значит, мы умываем руки! – заключил я. – Все, пошли отсюда!

Однако ни она, ни Глеб меня не послушали. Оба остались стоять на месте, склонившись над фотографией. За мной побежал один Лучок.

– Только не говорите, что хотите разгадать эту тупую загадку! – простонал я.

Друзья ничего мне не ответили.

– Эй, что молчите?

– Сам же сказал, не говорить тебе, если мы решим разгадывать загадку, – буркнул Глеб, бросив на меня упрекающий взгляд.

Я закатил глаза и вернулся назад.

– Уверена, что речь идет о его жене, – задумчиво произнесла Наташа.

– И где нам ее искать? – усмехнулся я. – В барских покоях?

– Или в сырой земле, – пробормотал Глеб.

Друзья переглянулись и одновременно произнесли:

– Кладбище!

– Вы че, будете ее выкапывать? – ужаснулся я.

– Нет, – качнула головой Наташа. – Для начала мы просто осмотримся.

– На кладбище? – нервно сглотнув, спросил я.

– Именно! И желательно прямо сейчас! – добила меня эта безумная девчонка.

Мне хотелось вопить от возмущения, но я прекрасно понимал, что Наташа лишь скажет, что я могу вернуться в лагерь без нее и Глеба. И я бы с удовольствием это сделал, но, черт возьми, я же не трус какой-то!

Взяв на руки Лучка, тепло от которого странным образом меня успокаивало, я побрел за