Окно Иуды - Джон Диксон Карр

Я по-прежнему ничего не понимал:

– Но кому и зачем потребовалось лишать его сознания? Какого черта они пытались сделать? И как все-таки относился к Ансвеллу Эйвори Хьюм: любил его или ненавидел?

С самого начала я считал, что глупо добавлять брудин в полный графин виски вместо того, чтобы подсыпать его в стакан, – ведь тогда от графина придется избавиться. Поверь, Мэри, мысль о том, что кто-то потом найдет этот графин, приводила меня в ужас.

В итоге я обо всем договорился с Треганноном и Куили, и на этом список моих прегрешений подходит к концу. Не моя вина, что благие намерения привели к столь плачевным результатам. Далее ты поймешь, почему я не мог обо всем тебе рассказать.

Переворачивая страницу, Г. М. издал приглушенный звук, который превратился в жалобный стон. Наши надежды рухнули, будто сломанный лифт.

Разумеется, если бы Ансвелл действительно был невиновен, я не стал бы молчать. Ты должна мне поверить. Я уже написал, что мое признание не смогло бы ему помочь. Он виновен, дорогая, виновен, насколько это возможно. Он убил твоего отца во время одного из тех приступов ярости, которыми давно славится его семья, и я лучше отправлю его на виселицу, чем позволю тебе навредить. Вполне вероятно, что он искренне считает себя невиновным. Возможно, он даже не помнит, как совершил убийство. Брудин до сих пор мало изучен. Он считается безобидным препаратом, однако, когда его действие проходит, у пациента могут наблюдаться частичные провалы памяти. Я понимаю, насколько ужасным тебе это покажется, но позволь мне рассказать, как все случилось на самом деле. Ансвелл подумал, что твой отец подмешал отраву в его виски, желая сыграть с ним какую-то злую шутку. Как только Ансвелл почувствовал действие препарата, он осознал, что его пытаются отравить. И когда пришел в себя, разумеется, это было первым, о чем он вспомнил, забыв про все остальное. Раньше, к сожалению, в их разговоре упоминалось убийство с помощью стрелы. Поэтому он и схватил стрелу со стены и заколол твоего отца прежде, чем несчастный Эйвори понял, что происходит. Вот почему твой драгоценный жених очнулся в кресле, когда память наконец к нему вернулась. К тому моменту все было кончено.

Клянусь, Мэри, все случилось именно так. Я видел это собственными глазами. Прощай, и благослови тебя Бог, даже если мы никогда не увидимся.

С любовью,

дядя Спенсер.

Г. М. опустился в кресло, закрыл ладонями глаза и принялся яростно их тереть. В каждом из нас теперь зашевелился маленький червячок сомнения.

– Разве это не… – в слезах начала говорить девушка.

– …Спасет его? – задумчиво посмотрев на нее, закончил Г. М. – Если вы отнесете это письмо в суд, ничто в мире не сможет его спасти. Я теперь сомневаюсь, спасет ли его вообще что-нибудь. Подумать только!

– А нельзя ли отрезать нижнюю часть письма и… показать только первую часть?

Г. М. смерил ее сердитым взглядом. Она была очень симпатичной молодой особой и гораздо умней, чем можно было заключить, выслушав ее последнее предложение.

– Нет, нельзя, – отрезал Г. М. – Не то чтобы я был выше таких фокусов; чертова проблема в том, что плохая часть письма находится как раз на обороте хорошей, где речь идет об отравленном виски. Перед нами доказательство, признание, и – гори все огнем! – мы не можем его использовать! Скажите, юная леди, вы по-прежнему считаете, что Джеймс Ансвелл невиновен, несмотря на это письмо?

– Ну разумеется, да… Нет… Я знаю, что люблю его и вы должны его как-то спасти. Вы же не собираетесь отказаться от дела?

Г. М. сидел, уставившись на стол, сложив руки на животе. Наконец он насмешливо произнес:

– Кто, я? Ну уж нет. Я тот самый козел отпущения, которого вечно загоняют в угол и дубасят по голове, приговаривая: «Что, он по-прежнему в сознании? Ну-ка отвесьте ему еще разок!» Однако, гори все огнем, я не понимаю, зачем этому парню врать. Я имею в виду нашего доброго дядюшку. Он признался, что отравил виски! Я мечтал допросить его сегодня, готов был порвать его на части, чтобы добиться правды. Я был уверен, что ему все известно, даже личность убийцы. А теперь он клянется, что это был Ансвелл… – Г. М. задумался. – «Я видел это собственными глазами». Эта часть письма не дает мне покоя. Будь оно проклято, как Спенсер Хьюм мог видеть убийство? Он же находился в больнице, когда это случилось. У него алиби размером с дом, мы это проверили. Он лжет – но если я это докажу, тогда первая часть письма не стоит и горстки пепла. Либо одно, либо другое.

– Может быть, сейчас, – спросил я, – вы поделитесь с нами, как будете защищать Ансвелла завтра? О чем вы намерены говорить? Что тут вообще можно сказать?

На лице Г. М. появилось выражение злобного восторга.

– По-вашему, старик не умеет быть красноречивым, да? – вопросил он. – Вот увидите: завтра я встану, посмотрю им в лицо и скажу…

Глава десятая

«Я вызываю обвиняемого…»

– Ваша честь… Господа присяжные заседатели…

Отведя одну руку за спину, широко расставив ноги, Г. М. смотрел им в лицо, как и обещал. При этом мне хотелось, чтобы он меньше походил на укротителя львов, входящего в клетку с кнутом и пистолетом, или хотя бы перестал сверлить присяжных своим убийственным взглядом.

Зал заседаний номер один был набит до отказа. Слухи о сенсационном развитии дела охватили весь город, и уже в семь часов утра возле дверей протянулась длинная очередь из желающих попасть на галерку для зрителей. Если вчера на процессе присутствовало лишь несколько журналистов, то сегодня каждая газета в Лондоне, кажется, посчитала нужным посадить своего человека