Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

вздохнул Хартман и достал из портфеля разлинованный бланк. — Я из службы городского страхования. Мне нужно подтвердить присутствие в городе жителей домов по четной стороне Миттенквай, чтобы уточнить списки пожелавших застраховать свое жилище на случай какой-нибудь катастрофы.

Консьерж деловито натянул на глаза очки и пробормотал, покачивая головой:

— Господи, эти ужасные бомбежки нашей бедной Швейцарии.

— В вашем доме проживают несколько человек, с которыми мы разговаривали. Мадам Бехер, месье Струччи, месье Либенхабер. ну, и дальше по списку. Можете посмотреть.

— Да, но сейчас почти никого нет дома.

— А мадам Гиро?

— Ее тоже нет. Она на работе.

— Или вот этот поляк?

— А, Кушаков-Листовский. Он не поляк. Он русский.

— Русский?

— Да, представьте себе, русский. Милый человек. Живет здесь уже пять лет. Он из каких-то там старых дворян, очень гордится своим родом. Но его тоже нет.

— Неужели и дворянам приходится работать?

— Нет, он уехал отдыхать.

— Отдыхать? — невольно вырвалось у Хартмана.

— Да, куда-то на Женевское озеро. Там у него домик. Вернется через две недели.

— Ну, хорошо. А как быть с месье Либенхабе-ром? Он в городе?..

Через пять минут они распрощались, и Хартман удалился. Фраза о том, что Кушаков-Листовский отправился на отдых, особенно поразила его. В мае 1944 года в центре Европы кто-то поехал отдыхать… домик. Почти невероятная история.

Хартман искал связь. В том, что переговоры с Шелленбергом то и дело откладывались, он видел хороший знак: у Москвы будет время оценить выгоду в его позиции между молотом и наковальней, если, конечно, удастся вовремя донести, что он вернулся. Пока он один, ему трудно принимать выверенные решения вне общего контекста. А главное — нет возможности передавать донесения в Центр.

Сразу по прибытии в Цюрих из отделения Швейцарской почты им была отправлена открытка в

Стокгольм, текст которой в расшифрованном виде гласил: агент с псевдонимом Баварец вернулся к работе и просит предоставить связь. С этого момента раз в неделю по определенным дням и часам Хартман прохаживался по залам Кунстхауса, задерживаясь возле картин Клода Моне. Но до сих пор никто к нему так и не подошел. Он не знал, что осенью прошлого года советская агентура в Стокгольме была раскрыта, а резидент тайно выдан шведской службой безопасности коллегам из гестапо; оттого открытка Хартмана так и осталась лежать в недрах почтамта на Васагатан невостребованной.

В небольшом юридическом бюро на Баденер-штрассе Хартман получил пост второго директора. Бюро являлось «крышей» Генеральной службы безопасности Швеции и по совместительству филиалом адвокатской конторы с представительством в Мальмё. В сферу его коммерческой деятельности входило правовое сопровождение торговых поставок из Швеции в другие страны.

По правде говоря, в кабинете у Хартмана было не очень много дел. Большую часть рабочего времени он проводил в переговорах с клиентами, а свой обширный досуг отдавал казино, автогонкам в Брем-гартене, игре в крикет и светской болтовне по клубам и ресторанам.

Арендовав на станции яхт-клуба в Цолликоне

двухместный прогулочный швертбот, Хартман ловко вывел его на середину озера и там, погоняв лодку

по ветру, свернул парус, чтобы передохнуть. Он поудобнее уселся на скамье, расслабленно свесил кисти рук и задержал улыбающийся взгляд на влажном от брызг, раскрасневшемся лице Мари, которая не ожидала столь бурного катания на воде.

— А ты хорошо управляешься с этой посудиной, — заметила она. Хартман усмехнулся:

— Еще пара месяцев ожидания, пока Шеллен-берг решится на разговор, и я научусь водить самолет. Между прочим, Майер дал знать, что уедет ненадолго. Видимо, в рейх.

— Ну что ж, если учесть, что в Европе бушует

война, мы неплохо устроились.

— Война — разная, — вздохнул он. — Шеллен-берг сильно рискует, вот и крутится, как кот перед сметаной. Стоит кому-нибудь проболтаться, и мы увидим войну, о какой и думать забыли.

— Ну, пока и пробалтываться не о чем, — отрезала Мари. — Он нужен нам не меньше, чем мы ему. Ничего не остается, кроме как ждать.

В желтом платье-рубашке, перетянутом ремнем, с трепещущими на ветру льняными волосами, она словно сошла с обложки довоенного журнала, и веснушки на ее вздернутом носике смотрелись особенно пикантно под лучами ласкового майского солнца.

Как ни старался, Хартман не мог не поглядывать

на узкие, изящно отведенные вбок колени, бесстыже выставленные из задравшегося платья, которое она

почему-то упорно забывала одернуть.

— Как думаешь, в СИС заподозрили Виклунда в

неискренности? — спросил Хартман. Он пытался нахмурить брови, но глаза не могли сдержать беспечную улыбку. — Ему ведь пришлось им что-то сказать — зачем мы здесь, к чему готовимся? И потом, какие гарантии СС может дать Швеция?

Мари склонила голову к плечу, взглянула на него, прикрывшись ладонью от бьющего в глаза солнца, и вдруг сообщила:

— А вот британский журнал «Мейк энд Менд»

дает советы, как своими руками сделать украшения из бутылочных крышек, пробок и кассетных катушек. Свежий номер.

— Что? — не понял Хартман. — Какие советы?

— Ты с интересными женщинами всегда только о делах говоришь? — Она решительно перескочила на его скамью и, оказавшись совсем близко, показала кулон, висевший у нее на шее. — Смотри, что можно сделать из обычной пивной пробки.

Лодку мягко покачивало на спокойной волне. Солнце ощутимо припекало. От Мари исходило тепло распаленного от жары крепкого, молодого тела.

— Сегодня постыдно носить дорогие ювелирные украшения, не время, — сказала она, глядя ему в глаза. — Нравится?

Он повертел пробку в пальцах и утвердительно кивнул. Мари придвинулась к нему еще ближе, настолько, что ее губы оказались возле его губ.

У Хартмана не было шанса улизнуть. Кругом была вода.

Цюрих, Миттенквай, 2 июня

Хартман выждал более двух недель и вновь поехал в Миттенквай. Накануне он побывал в Берне, где на

Марктштрассе, насколько он знал, была явочная квартира советской разведки. Понаблюдав за окнами

из соседнего подъезда и не заметив ничего подозрительного, он решился пойти туда и позвонил в дверь. Но никто не открыл. Тогда он позвонил в квартиру напротив. Сосед, не отпирая, сказал, что хозяина нет

уже два месяца — и больше он ничего не знает.

Хартману пришлось провести на скамейке в сквере на Миттенквай не менее полутора часов, прежде чем дверь в 20-м доме открылась и оттуда вышел

мужчина с палевым лабрадором на поводке, по описанию Гесслица похожий на Кушакова-Листовского.

Он притянул собаку ближе к себе, быстро пересек

улицу и направился в парк. Хартман сунул опостылевшую газету в урну, с облегчением поднялся и пошел следом.

Еще минут двадцать он издали наблюдал, как мужчина играл со своей собакой, которую спустил с поводка, и теперь она радостно носилась по лужайкам, то