Тест на доверие - Галина Владимировна Романова

скверную ситуацию. Попросту наша мать и твой отец просрали свой бизнес, влезли в долги, попытались как-то все разрулить, но без толку. Они только сильнее увязали! И сделали то, что решили, сообща. Там не с чем было разбираться, Маша! Не с чем!

Он трижды ударил скрученным полотенцем по краю обеденного стола. И заорал в полный голос:

– Когда ты уже оставишь меня в покое со всем этим дерьмом?!

– Ух ты! До чего ты договорился… – Она окаменела. – Смерть родителей ты называешь – как? «Дерьмом»? Зачет, братишка.

Маша повернулась и пошла в прихожую. Там, не глядя, на ощупь, снимала с крючков вешалки какие-то куртки, пыталась впихнуть их в туго набитые сумки. Молнии трещали, не желая застегиваться. Но она настырно их застегивала, надавив коленом в самое вспученное место.

– Чего ты обижаешься? Ну, вырвалось. И что такого-то? Не надо истерить, Маша. Я старался найти причину, честно. Но у меня не вышло. А вот твой милый Валерочка…

– Что Валерочка? Что ты на него взъелся? Сам же ему помогал перевестись, а теперь… – Маша подняла на него взгляд, когда Миша запнулся. – Договаривай.

– Он что-то нашел. До чего-то докопался. Но никому не сказал, даже тебе. И когда я попытался с ним поговорить по-мужски, мы… Мы подрались.

– Услышала.

Маша поднялась, кивнув, сунула две куртки под мышки, они ну никак не влезали. Подхватила обе сумки и, обронив брату, чтобы не провожал, вышла из его квартиры.

Это было вчера.

Она ушла, не поцеловав брата. Не сказав ему «до свидания» или «до встречи». Потому что знала: ни свидания с ним, ни встречи не хочет. И вообще ни с кем. С Валерой в том числе.

Сегодня утром она проснулась в своей новой съемной квартире. И неожиданно ощутила себя свободной и почти счастливой.

Она не призналась Мишке, что квартиру сняла недешево, он бы стал упрекать ее в расточительности. И возможно, был бы прав, но оно того стоило. Красивая удобная мебель, отлично оборудованная лоджия, там даже велотренажер уместился, которым ей разрешили пользоваться. И Маша его еще вчера вечером оседлала, «отпедалив» десять километров. Кухня особенно ей понравилась. Просторная, без лишнего хлама, с барной стойкой вместо стола и удобными высокими стульями, с отличной кофейной машиной, что важно. И работа рядом, и это подкупило. Она могла лишний час утром поспать. И не вытаскивать себя за шиворот из кровати. И не слушать ворчания Мишки.

Он не позвонил ей вчера, не спросил, как добралась и устроилась. И даже не написал ничего. И ладно! Пусть психует. У нее больше поводов на него обижаться. Как, оказывается, они все «берегли» ее нервную систему! Проводили свои собственные расследования – он и Валера, – а ее забыли посвятить, что в результате у них получилось.

– Суки… – шептала она вчера, задыхаясь на велотренажере. – Какие же суки! Я вот вам тоже ни хрена не скажу…

Завтрак прошел так, как она давно мечтала. В одних трусах и футболке Маша сидела за столом и ела неполезную еду, состоящую из бутербродов с белым хлебом и любимой вареной колбасой. И кофе пила без меры. Вырвать кружку у нее из рук теперь было некому. И потчевать вязкой овсянкой, проявляя заботу. Она впервые за долгое время была одна. И странные дела – ее это ничуть не угнетало. Она радовалась, вот!

В дежурной части наткнулась на внимательный взгляд Валеры – он уже приступил к службе, – скупо поздоровалась и прошла мимо. С ним она еще побеседует.

В кабинете Миша с Подгорным сидели по своим местам и напоминали ей две грозовые тучи. На ее приветствие ответили скупым «здрассте» и снова погрузились в изучение каких-то бумаг. Ну или усиленно делали вид, что что-то читают.

– Что на повестке дня? – поинтересовалась она, сняв куртку, повесив ее в шкаф и усаживаясь за свой стол. – Есть что-то новое?

– А это ты нам расскажи, старший лейтенант Лунина! – взревел без предисловий Подгорный. – У тебя вся информация по делу! Ты поверх моей головы докладываешь Зорину, хотя он велел тебе не высовываться!

– Я и не собиралась докладывать, – откинулась Маша в кресле, улыбаясь загадочно, без подобострастия и чувства вины. – Мы встретились на выходе вчера в обед. Он спросил. Я ответила.

– Что он спросил? – вступил Миша неприятным голосом.

– Чем я сейчас занимаюсь, спросил полковник Зорин. А я ответила, что ищу доказательство вины Натальи Голубевой.

– Ах ты… – Подгорный отчетливо выругался. – То, что доказательства уже запротоколированы и неопровержимы, тебя как бы не волнует вовсе?! Лунина, ты чего, мать твою, берега попутала?!

Красивое лицо Никиты сделалось неузнаваемым от бешенства. Миша втянул губы так, что рот напоминал тонкую линию, и дыхание у него стало прерывистым, как после марафона. Он тоже гневался. Надо полагать, она им все испортила. Всю картину преступления взяла и замазала собственными красками.

– Я не путала берегов, товарищ майор. – Маша привстала, опираясь кулаками в край стола. – Я просто не желаю, чтобы невиновный человек сел за преступление, которого не совершал.

– Голубеву поймала полиция в тот момент, когда… Буквально в момент выстрела она ее там застала! – продолжил орать Подгорный. – С пистолетом в руках!

– Почему же на этих самых руках не было обнаружено следов пороховых газов? Я читала заключение эксперта. Не было следов!

– Значит, она была в перчатках.

– Где они? На месте преступления не было обнаружено никаких перчаток Голубевой. И в ее квартире, и в ее машине не было обнаружено перчаток со следами пороховых газов. И в квартире жертвы тоже! Куда она их подевала? Ну не съела же, товарищ майор! – Маша глянула на него укоризненно. – Я понимаю, конечно, что все так гладко сложилось, только успевай записывать, но огромное «но» не дает мне покоя. Какой мотив убийства? Зачем Голубевой было убивать свою соседку – любовницу ее мужа, если того уже нет в живых?

– Месть.

– Месть? Серьезно?

Маша задумалась. Если у Голубевой сорвало крышу от ревности, когда она узнала об измене любимого супруга, то могла она, конечно, пуститься во все тяжкие. Мужа отравила. Его любовницу застрелила.

– Откуда она взяла пистолет? Именно этот пистолет, товарищ майор?

– Ясно откуда! – чуть сбавил обороты Подгорный, шевельнув шеей, словно воротник черной рубашки ему стал мал, чего не могло быть: расстегнуто было целых четыре пуговицы сверху. – Она получила его от Лебедева.

– Когда? Как?

– Если он явился умереть к ресторану, где обедает его брат, значит, он появился там не в первый раз. Бывал там и раньше, – впервые озвучил разумные мысли Никита. – И мог с ней познакомиться.