Так завершается карьера сыщика в XIX веке - Михаил Леккор

class="p1">— Тем не менее, Николай I, его императорское величество самодержец всероссийский, опираясь на свое милосердие, решил смягчить вам уголовную кару, если вы чистосердечно признаетесь в своих незаконных поступках в России. Все-таки у нас сейчас не жестокий XVII век.

Он опять замолчал, как бы равнодушно глядя на иностранного собеседника и ожидая, что его слова проникнут в сознание дипломата. Тебе, мой милый, еще, к сожалению, долго топтать земную твердь. Во всяком случае, это не последний день грешной жизни. Император-то не разрешил не только казнить, но и физически повреждать это нежное дворянское тело.

Так что все слова Константина Николаевича, к его искреннему сожалению, являлись простым сотрясением воздуха. Но англичанин этого не знал и именно на этом попаданец хотел сыграть. Врать, батенька, не хорошо, об этом все слышали с детства. Но врагу мы не врем, а стратегически измышляем.

После долгой и тянущей паузы следователь, решив, что Стюарт проникся обозначенной ситуацией, между делом простенько предложил:

— Давайте сейчас поговорим под официальный протокол с белого листа, как будто не было у нас того недавнего разговора. Явно было, — он предыдущее посмотрел на пытающего возразить собеседника. Да так посмотрел, что все протестующие слова застряли у того в глотке, — тогда вы нам лгали, Если же вы опять будете молчать или хитрить, то я снова напомню вам статьи Уложения 1649 года. И тогда вам будет не избежать наказания. Ведь этот юридический сборник законов до сих пор действующий!

Замолчал, ожидая. У англичан, как и у руссrих XIX века, не существует единого современного кодекса. Юридическая база складывается из большого количества документов прошлых веков. А там такая Тмутаракань, сами юристы время от времени путаются!

Сообщил информативно:

— У наших палачей многовековой опыт таких казней. Сами не поймете, как будете четвертованы. Правда, больно все равно будет, но очень недолго. Раны большие, кровью быстро истечете. Не пройдет и час, как вас зароют. Ноги к голове, руки ниже бедер. Благодать!

— А… — потянул Стюарт возглас протеста. На большее его уже не хватило. Какой страшный русский!

Следователь только хмыкнул:

— Я думаю, вам известно, кто я. Мои полномочия огромны и их хватит, чтобы приказать казнить вас без суда четвертованием. Ну или сожжением. Потом государь, паче чаяния, сделает мне августейший выговор. Может даже понизят в должности. Мне лично придется многословно извинятся перед нашим коллегой английским монархом. Но вы к тому времени будете уже мертвы, а бессмертная душа будет мыкаться в ожидание небесного суда.

— Это варварский произвол, юридическое беззаконие, я буду на вас жаловаться вашему монарху Николаю I! — пискнул, наконец, дипломат. Он уже понял, что безнадежно проиграл эту игру и что совершенно зря сюда прибыл. Предыдущие визиты в жандармерию, когда все хозяева казались излишне пушистыми и добрыми, его напрасно расслабили. Он должен был сразу бежать из России, как только бы узнал о вежливой просьбе о поездке сюда. Дурак, бестолочь! Расслабился в вольере с зубастыми крокодилами, которые никогда не бывают добрыми, а только голодными или слегка голодными. Или, кто здесь, злобные медведи?

Лишь чувство гордости, которое у английских дворян было гипертрофированно уже в XIXвеке, не позволяло ему сдаться и продолжаться зачем-то трепыхаться.

— Жалуйтесь, — равнодушно осклабился следователь, на короткий миг показав крепкие сильные зубы. Тот еще зверь, о господи, куда там крокодилу или медведю!

А тот позвонил в колокольчик и равнодушно проговорил вошедшему секретарю Алексею:

— Голубчик, попросите ко мне Колокольцева с его людьми. Есть некоторая непыльная, но неприятная работа. Впрочем, кому как.

Какая работа, конкретно он так и не сказал, но по скабрезному тону англичанину стало ясно — будут пытать. И пытать жестоко, когда от человеческого тела ничего целого не остается. В конце такого, скажем так, процесса, от жертвы остается воющий кусок мяса, от которого нет ничего человеческого.

Князь Долгорукий только незаметно усмехнулся, предугадывая нелегкие думы Стюарта.

Эти ребята оказались под его непосредственном подчинении недавно, и, надо сказать, после длительного колебания. Колокольцев должности был небольшой, неофицерской, так себе, старший вахмистр. Но умен и даже в чем-то пронырлив в жандармской работе.

Был он весьма способным, но жестким, а его дуболомы, в отличие от других, не гнушались рукоприкладством. При чем не только умели быть, но и в какой-то мере любили. Почти садисты, хотя это будет называться здесь по-иному. Но приказы они не нарушали, а их действия были почти всегда эффективны.

Действительный тайный советник 1-го класса, прекрасно понимая (куда уж!), что, будучи весь относительно в крови в такой структуре, как жандармерия, не стоит беречь белые перчатки на руках.

Но самому махать руками тоже все-таки не стоит, а надобно надо имеет таких вот молодчиков. И поставил их как раз на такие дела, когда не только надо показать свою жестокость, но и показать ее в реальности. Хотя бы чуть-чуть.

Объятый волнами ужаса Стюарт, уже не думая, а на уровне панических инстинктов, снова ломанулся из кабинета следователя. И попаданец его снова не остановил. Зачем? Убежать в России из жандармерии мог попытаться только слабоумный, совсем уже не думающий человек.

Ну, или потерявший остатки трезвого разума иностранец, до зубов вооруженный крупнокалиберный пулеметом и штурмовой винтовкой М-16. В XIX веке. Смешно, не правда ли? А ему, между прочим, надо ставать с пригретого места, напрягаться, фу-у!

Его приволокли минут через пять жандармы Колокольцева, шедшие по срочному вызову. Даже кляп в рот не заткнули. Просто слегка побили руками и ногами, показав, что с ним будет в случае сопротивления. Но без членовредительства. Общие ограничения здесь четкие — не калечить, лицо не трогать и, естественно, не убивать. Если не поступило особенного приказа.

Приказа такого не было и Стюарта живого, и даже почти целого и живого приволокли обратно.

— Что же вы, голубчик, — укоризненно сказал следователь, — у нас посторонним лицам без сопровождения в коридорах никак нельзя-с. Вам еще повезло, живым оставили. Побили малость, так это ладно. Могли бы совсем пырнуть острым ножичком в живот и пожалуйте бриться!

Он посмотрел на искаженное болью лицо англичанина и сказал вошедшему секретарю:

— Дайте ему кружку кипятка.

Пока Стюарт приходил в себя и молча возмущенно кричал (!), Константин Николаевич перекликался взглядами с ребятами Колокольцева и непосредственно с ним самим. Как, оказывается, можно много передать информации глазами!

— Я буду жаловаться… — наконец сказал слегка оживший дипломат и сам замолчал. Кому он собирается жаловаться? На зятя российского императора? По слухам