Опасная встреча - Эрнст Юнгер

что знает его, как-то раз даже сидел рядом с ним за столом в «Крийоне»[72]. Это сократило церемонию представления. Моклер тут же перешел к делу, действительно неотложному и не терпящему ни малейшего промедления.

Оно оказалось не пустяшным. Роль Герхарда сначала показалась ротмистру неправдоподобной – история в «Золотом колоколе» в его представлении могла произойти с кем угодно, но только не с этим молодым человеком, кто в состоянии обожать лишь на расстоянии. И вдобавок – еще более невероятно – замужнюю женщину. Но Моклер дал слово чести, что Герхард признал себя виновным, более того, соблазнителем. Никаких сомнений, Каргане вправе требовать любой желаемой сатисфакции, и его секундант пришел к ротмистру договориться о времени и месте встречи. Речь могла идти исключительно о пистолетах, причем на короткой дистанции.

Условиться, стало быть, предстояло о дуэли на пистолетах, или, как выражался Гольдхаммер, пистолетной мензуре[73]. В боннской студенческой корпорации, чьи цвета он носил, пистолет считался не столь важным оружием; как правило, подобные спектакли кончались ничем. Для стариков с молодыми женами пистолет еще допускался, но энергичный мужчина предпочитал шпагу.

Оба секунданта обладали в таких делах немалым опытом и договорились по всем пунктам без особых разногласий. При том что времени было в обрез, годилось только что-то расположенное близко, лучше всего – заброшенная Старая мельница недалеко от форта Монруж. Посвященным она служила классическим местом для подобных встреч. Там сохранился амбар, куда крестьяне свозили зерно; после сооружения форта он в непогоду служил плацем для строевой подготовки. Теперь, если не считать дуэлей, в последнее время участившихся, амбар пустовал. Политический климат стал жестче, и журналисты частенько возвращались оттуда с царапинами на щеках.

Крытое помещение давало большое преимущество – защищало дуэльную площадку от любопытных взглядов, прежде всего от репортеров. Врач, доктор Мандель, жил совсем рядом, возле Орлеанских ворот. Получив краткую записку, он снимал с вешалки цилиндр; для него это был утренний моцион. Доктор даже не брал с собой сумки, поскольку в стенном шкафу на Старой мельнице имелось все необходимое: перевязочный материал, эфир, инструменты для мелкого хирургического вмешательства.

К числу посвященных относился и Крумбах, кучер, приехавший из Эльзаса после войны. На Крумбаха вы могли положиться; за ним закрепилось прозвище «папаша Харон»[74]. Со своим пароконным экипажем он уже несколько лет владел своего рода монополией на поездки к Старой мельнице, помимо прочего приносившие неплохие чаевые. Его лошади находили дорогу и до рассветных сумерек, как во сне.

Чаевые часто радовали внушительным размером, поскольку большинство седоков, отправляясь в обратный путь, пребывали в таком настроении, будто выиграли в лотерею. То, что Крумбах отвозил клиентов и в морг, вероятно, просто напрашивающийся вымысел. Отсюда и прозвище.

Старик обычно стоял на Монпарнасе – в любом случае, удобное место. С ним договаривались на ранний час, когда в городе еще темно, и на рассвете он подъезжал к Старой мельнице. На сей раз условиться на утро было невозможно; столько всего предстояло сделать. Поэтому назначили ровно на одиннадцать – необычное время.

Единственные разногласия возникли по вопросу о дистанции, которую Каргане, как и все детали, предоставил на усмотрение своего секунданта. Тот счел оптимальным двенадцать шагов. Ротмистр возразил: вдвое больше будет в самый раз. Моклер не согласился.

– Господин фон Гольдхаммер, вы не хуже меня знаете, что завтра будут стрелять не в воздух. Тяжесть оскорбления это исключает, даже запрещает. Поэтому встреча должна окончиться как можно скорее.

В принципе ротмистр считал так же. Этот язык он понимал. Но в конце концов дуэль не казнь. Кроме того, может пострадать репутация господина Каргане.

И они договорились на пятнадцать шагов.

34

На квартиру ротмистр вернулся поздно. Он был выбрит и впервые опять чувствовал себя неплохо. Может, все дело в том, чтобы с какой угодно моралью, но быть самим собой. Тогда все сходится. Вопросы решаются без труда; каждое звено цепи соединяется со следующим. Крумбаха Генрих нашел на месте; экипаж подъедет вовремя. Теперь он готовил все для завтрашнего дня. Форму ротмистр надеть не мог и добился согласия, что от мундира откажется и другая сторона. Но орден необходим.

Без труда нашли и распорядителя – отставного коменданта Марто из колониальных войск. Ротмистр предпочел бы нейтрального представителя, но в конце концов в таких делах хорошая кровь важнее даже цвета кожи. Мог быть и желтый, но тогда уж самурай. Да и выбора почти не было. Марто жил тут же за углом, на бульваре Распай. Моклер уведомил его о важном визите.

Приведя себя в порядок, ротмистр встретился с Моклером у дома Марто. Открывший наверху слуга-туземец доложил о них. Отставник принял секундантов в халате; несмотря на время года, он зябнул и сидел у камина.

– Простите мне расхристанный вид – я сегодня целый день на хинине.

Хотя комната была большой, трофеи имели оттенок гротеска и просились скорее в музей естественной истории.

Ротмистр знал этот слегка неестественный голос стариков, цепляющихся за традиции. Tête blanche, queue verte[75][76], – по меткому выражению Галифе. Старые петухи, но коли расхорохорятся – еще о-го-го.

Так и здесь. Услышав о пистолетах и предлагаемой ему роли, комендант взбодрился и, разумеется, согласился – тем более что речь шла о молодом пруссаке, который когда-то произвел на него неприятное впечатление. Могла выйти дополнительная лепта в «месть за Садову»[77]. Случившееся после битвы он, пребывая то ли в Тонкине, то ли на Мадагаскаре, пропустил.

Комендант принял все, о чем договорились секунданты; уже через полчаса они простились. Когда посетители встали, хозяин еще сказал:

– Но вы ведь не ожидаете, что перед дуэлью я предложу примириться? Это сколь избыточно, столь и неуместно.

Секунданты согласились.

Визит к Герхарду цум Буше был для ротмистра не только лишь непременным долгом, но потребностью. К своему изумлению, он нашел юного друга не в смятении чувств, чего опасался, а спокойным, едва ли не веселым. Герхард сердечно его поблагодарил и извинился за причиняемые хлопоты, но вместе с тем попросил воздержаться от подробностей – примерно как пациент, которому отвратительны детали неизбежной операции. Ротмистр сказал:

– Вам не о чем беспокоиться, я за вами заеду. У меня только одна просьба: стреляйте взаправду, не просто в воздух.

В целом он успокоился. Герхард не опозорится. Может быть, даже случится чудо. Но чем дольше он размышлял, тем тревожнее становилось у него на душе. За капитаном закрепилась слава одного из лучших стрелков. Гольдхаммер представлял себе: вот он небрежно поднимает пистолет и не целясь жмет на курок. Да он пристрелит юношу,