Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

– Значит, подозреваемых трое? – посмотрел на Ивана Федоровича Песков. – Это – Наталья Квасникова, Григорий Наумович Шац и Апполинария Карловна Перелескова.

– Четверо, – поправил его Воловцов. – Есть еще Ефим Афанасьевич Кологривов…

– Какой Ефим Афанасьевич? – не понял поначалу Песков.

– Дворник Ефимка, который живет под лестницей, – серьезно посмотрел на коллегу Иван Федорович. – Его мы тоже не можем списывать со счетов, верно?

– Пожалуй, – согласился титулярный советник. – Хотя… на преступника он не тянет.

– А на любовника?

– Не понял? – несколько недоуменно проговорил судебный следователь.

– На любовника дворник Ефимка тянет? – пытливо глянул прямо в глаза Пескова Иван Федорович. – Причем такого, что барышни сами к нему в каморку приходят и там предаются с ним страстной и бурной любви.

Виталий Викторович несколько раз хлопнул глазами. Уж не шутил ли господин Воловцов? Вид его был до того комичен, что Иван Федорович не выдержал и засмеялся. А потом рассказал ему про молодку Елену Шилохвостову из дома Козурина и «настоящую» барышню, что недавно приходила к дворнику просить денег.

– Денег? – искренне удивился Песков. – Откуда у дворника Ефимки деньги? Да еще для «настоящей» барышни?!

– Вот и я думаю о том же самом, – как-то неопределенно произнес Воловцов. – Представляешь, если к тебе придет вдруг, скажем, – он окинул оценивающим взглядом франтоватого Виталия Викторовича, – княжна Голицына и станет у тебя просить денег на новый выезд? Или на виллу в Ницце? После чего вы предадитесь любви в чулане под лестницей, где обычно стоят метла, совки и ведра?

– Нет, не представляю, – признался Песков, слегка повеселев, верно, представив все же себе такую картинку.

– И я не представляю, – хмыкнул Иван Федорович.

В результате четверо подозреваемых в соучастии убийства старушки Кокошиной были поровну разделены между следователями. Пескову достались дворник Ефимка и Наталья-поденщица. Воловцову, соответственно, доморощенный коммерсант-комиссионер Шац и злобная дворянка Перелескова. Надлежало опросить их на предмет знакомства с отставным солдатом Калмыковым и выяснить как можно аккуратнее и осторожнее, к кому из них приходил тот в ночь убийства…

Шаца Иван Федорович подозревал более, нежели Апполинарию Карловну Перелескову. И не потому, что была она дворянских кровей. Озлобленная на весь белый свет, Перелескова вполне могла совершить, скажем, в ярости, и преступление. Например, запросто могла сгоряча выцарапать глаза той молодке с ребенком, с которой она сцепилась в то раннее утро после убийства Кокошиной, или даже придушить ее, конечно, не преднамеренно. Могла плеснуть в сердцах кипятком в лицо ее обидчика, ударить его камнем или печной кочергой или попросту перегрызть ему горло. Но вряд ли она пошла бы на преступление продуманное и имеющее конкретный план. И уж совсем неправдоподобно, чтобы она покусилась на жизнь и имущество такой же вдовицы, как и она сама…

Посему Иван Федорович пошел сначала к Шацу. Дождался раннего вечера, когда тот придет домой после своих коммерческих занятий, и постучался к нему в квартиру.

Григорий Наумович простодушно открыл на стук и был достаточно удивлен, увидев перед собой Воловцова. Он пригласил его войти, усадил за стол, предложил чаю, на что Иван Федорович вежливо отказался, и сел напротив, выжидающе уставившись прямо в глаза судебного следователя по наиважнейшим делам.

– Как ваши коммерческие успехи? – издалека начал Воловцов.

– А вы разве пришли за тем, чтобы спросить о моих успехах? – Шац даже чуть осуждающе посмотрел на Ивана Федоровича. – Нет, господин московский судебный следователь, вы пришли вовсе не справиться о моих коммерческих успехах. – Григорий Наумович слегка покачал головой: – Вы пришли узнать, а не замешан ли этот еврей Шац в убийстве старухи Кокошиной и в похищении ценных бумаг, которые были обнаружены в одном доме в Рыбацкой слободе. Уж ни этот ли подозрительный еврей Шац, задолжавший старухе за квартиру аж целых три рубля, проник в ее комнату поздним вечером, облил ее керосином и сжег, завладев бумагами, которые потом передал своему сообщнику? Так вот что я вам на все это отвечу, господин московский судебный следователь: если вы именно за этим пришли к бедному еврею Шацу, то вы глубоко ошиблись. Бедный еврей Шац никого не убивал и участия в этом законопреступлении никакого не принимал ни в малейшей степени. Нет, Шац, конечно, может немножечко обойти закон, ведь кушать же что-то надо, а работать каменщиком или грузчиком у него уже недостаточно сил, да и охоты большой не имеется, и никогда не имелось, – продолжал говорить о себе в третьем лице Григорий Наумович. – Но чтобы пойти на «мокрое» дело… – Шац для убедительности так выпучил свои глаза, что Воловцов даже забеспокоился, как бы они у него не выскочили из орбит и шариками не покатились по столу. – Это ни в коем случае! Лучше уж Шац поступит разнорабочим на шпалопропиточный завод и наденет робу цехового, нежели согласится участвовать в этом мерзком предприятии. Так что вы, господин московский судебный следователь, напрасно потревожили покой бедного еврея. Теперь он не будет спать всю ночь, думая, что попал к вам под подозрение.

– Я вас понял, – не без удовольствия прослушал эту тираду Воловцов. – А откуда вы узнали, что полиция нашла похищенные у Кокошиной процентные бумаги, да еще именно в Рыбацкой слободе?

– О-о, господин московский судебный следователь, – втянул глаза обратно на место Григорий Наумович. – Вы, верно, забыли, где Шац проводит большую часть своего времени. А проводит он ее на базаре, среди людей. И у него имеются глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Ведь что такое базар? – Шац выждал некоторую паузу, во время которой не без любопытства смотрел на Ивана Федоровича. – Базар – это, господин московский судебный следователь, и почта, и телеграф, и газеты, только вместе взятые. Хотите узнать городские новости из первых рук? Ступайте на базар, и здесь вы узнаете все, что вас интересует: кто у кого родился, кто с кем поссорился, кого поймала полиция, и что у него нашла, и даже то, что сказал губернатор на балу в Дворянском собрании мадемуазель Агнессе фон-Дер-Фур, уединившись с ней в библиотечной комнате.

– Значит, вы утверждаете, что никакого участия, даже косвенного, в деле… несчастия с госпожой Кокошиной не принимали? – очень серьезно посмотрел на Григория Наумовича Воловцов.

– Утверждаю! – не менее серьезно посмотрел на Ивана Федоровича Шац и для пущей убедительности добавил: – И пусть вся щука повымрет во всех реках и озерах, и повсюду посохнет чеснок, если я вам вру…

– Да, кстати, – уже собираясь уходить, будто бы вспомнил Воловцов, – на днях видел Ивана Ерофеича. Он велел вам