Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

Калмыков долго молчал. Молчали и Воловцов с Песковым. Наконец отставной солдат поднял голову и тихо, с какими-то нотками обреченности, произнес:

– Я не убивал.

Все. Более от него уже ничего нельзя было добиться…

Попенченко взяли в поселке Серебряные Пруды. При задержании он оказал сопротивление и был препровожден в Рязань в ручных и ножных ковах, ну, прямо как Емелька Пугачев. Он и наружностью походил на казачьего царя: темная курчавая бородка, небольшой рост, широкие плечи, крепкое телосложение. Не хватало серьги в ухе, расшитого кафтана и сабли, а так – истинный Пугачев, которому вдруг пришили голову и чудесным образом оживили.

На первом допросе Попенченко вел себя вызывающе. Вопрос о своих занятиях проигнорировал, а на вопрос Пескова, почему в день убийства старухи Кокошиной так скоропалительно скрылся, ответил, что крепостное право давно отменили и что он человек вольный: хочет, живет на одном месте, хочет – на другом.

– Охота у меня такая, – с усмешечкой заявил он судебному следователю Пескову, – к перемене мест. Знаете, живу себе, живу, вроде все ладно, а потом вдруг засвербит внутри и потянет куда-нибудь на юг или на север. Да так потянет – мочи нет! Вот и срываюсь куда глаза глядят. Уж такая привычка, господин хороший, не обессудь.

– Вы, Попенченко, были должны покойной Марье Степановне Кокошиной пять рублей за аренду квартиры, – не сдавался судебный следователь Песков, пытающийся выявить связь Попенченко с Калмыковым.

Если бы такая связь обнаружилась, тогда бы у него все сошлось: Попенченко каким-то образом удалось узнать, что Кокошина имеет доходные бумаги на солидную сумму, он сговорился с Калмыковым, и они угробили старушку, забрав все ее сбережения и ценности. Ведь иначе она попросту не открыла бы дверь Калмыкову, как чужому человеку. А поскольку Попенченко был судим, то при обнаружении пропажи ценных бумаг полиция в первую очередь подумала бы на него. Вот он и отдал все похищенное у Кокошиной Калмыкову. Однако после убийства Кокошиной Попенченко сдрейфил, как говорят фартовые, и решил свинтить…[6]

– Вы успели их ей отдать? – продолжил допрос судебный следователь.

– Нет, не успел, – ответил Попенченко. – А теперь ей моей пятерки уже и не надобно…

– Вот что, господин Попенченко. – Песков решил пойти ва-банк и посмотреть, как на это среагирует допрашиваемый. – Ваш подельник Калмыков арестован и все нам рассказал. Запираться бессмысленно, и только чистосердечное признание может…

– Кто такой Калмыков? – Попенченко, не дослушав следователя, прямо посмотрел ему в глаза и выдержал его взгляд. – Не знаю никакого Калмыкова…

– Ладно, – спокойно произнес Виталий Викторович и велел привести отставного солдата, дабы провести очную ставку.

Калмыкова привели в допросную и усадили против Попенченко.

– Что это за фраер? – посмотрел на Пескова Попенченко. – А-а, это тот самый Калмыков, который «все вам рассказал»? – Он усмехнулся: – Не знаю такого, начальник. И, вообще, первый раз вижу, в натуре.

– Значит, вы не знаете этого человека? – пристально посмотрел на Попенченко судебный следователь.

– Не, начальник, не вершаю[7], – с усмешкой ответил Попенченко.

– Я бы попросил вас разговаривать на русском языке, а свои жаргонизмы оставить при себе, – разозлился следователь.

– Понял, начальник, прости, – опустил голову Попенченко.

– Ну, а вы, господин Калмыков, – обратился к отставному солдату судебный следователь, указывая на Попенченко, – знаете этого человека?

– Нет, – ответил Калмыков. – Я тоже его в первый раз вижу…

Результат был нулевой. Более того, у Пескова появилось стойкое чувство, почти убеждение, что Попенченко и Калмыков и правда впервые видят друг друга.

Это что, тупик?

Глава 10

К кому приходил в ночь убийства отставной солдат Калмыков? Или Шляпка с мантоньерками

– Ну, и что теперь делать? – спросил Песков, придя к Воловцову и рассказав ему про очную ставку. – Конечно, то, что Попенченко и Калмыков не признали друг друга, ничего, собственно, не решает. У суда будет предостаточно оснований, чтобы отправить Калмыкова на каторгу. А Попенченко – калач тертый, присяжные его оправдают. К тому же у меня ощущение, что они действительно незнакомы…

– Своим ощущениям надо доверять, – негромко произнес Воловцов.

– И что делать дальше? Передавать дело Кокошиной в суд? – не очень уверенно проговорил Песков.

Повисло молчание…

– Если Попенченко не замешан в убийстве и сбежал, испугавшись, что его заметут – а тут он все правильно рассчитал, поскольку подозрение пало бы на него в первую очередь, – получается, что Калмыков приходил той ночью к кому-то другому, – изрек, наконец, Иван Федорович. – Нам с тобой, – он нарочно обратился к Виталию Викторовичу на «ты», чтобы подчеркнуть, что они заодно, – надо только выяснить, к кому приходил той злополучной ночью Калмыков, с кем из постояльцев дома он знаком. Вот тогда дело будет полностью раскрыто и его можно передавать в суд.

– Согласен, – немного подумав, ответил Песков.

– Ну, а коли ты согласен, давай будем кумекать… – Иван Федорович чуть помолчал. – Итак, в доме Кокошиной проживают… В левом крыле: Григорий Наумович Шац, скупщик старых вещей и комиссионер, и Кирьян Петрович Корноухов, отставной унтер, заметивший в ночь убийства «фигуру» и узнавший в ней позже Ивана Калмыкова…

– Надо полагать, что это не к нему приходил в ночь убийства Калмыков, – заметил Песков.

– Естественно, – согласился Воловцов. – К чему же ему, вот так, ни за что ни про что, сдавать своего подельника? Стало быть, из числа подозреваемых лиц мы его исключаем. И остается у нас из левого крыла дома в подозреваемых только господин Шац. В правом крыле, – продолжил свои рассуждения Иван Федорович, – проживают Апполинария Карловна Перелескова, дворянка, и фартовый господин Попенченко. Если исключить последнего из списка подозреваемых, то у нас из правого крыла дома остается на подозрении только мадам Перелескова…

– Есть еще Наталья Квасникова, поденщица, проживающая во флигеле, – заметил Песков.

– Есть такая, – согласился поначалу Иван Федорович. – Но ночная фигура, по заверению старика Корноухова, последовала к черному ходу дома, а не во флигель.

– А может, Наталья была уже в это время дома, – предположил Виталий Викторович.

– Согласен. Может, – одобрительно посмотрел на рязанского судебного следователя московский судебный следователь по наиважнейшим делам. – Она могла сидеть на кухне и дожидаться подельника. Кстати, она оставалась должной Кокошиной за аренду своей квартирки один рубль двадцать копеек. Хороший предлог зайти к хозяйке под предлогом возврата долга…

– Да и Шац был должен Кокошиной три рубля, – дополнил рассуждения Ивана Федоровича Песков.

– И Шац был должен Кокошиной, верно, – задумчиво произнес Воловцов. – Но предлог, чтобы постучаться к Кокошиной поздним вечером, мог заключаться не