Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

– Какой еще такой Богдан Хмельницкий… – послышалось из-за двери, а потом она открылась, и в образовавшуюся щель околоточный надзиратель тотчас просунул сапог:

– Открывайте, полиция!

Он с силой распахнул дверь и вошел в сени. За ним в дом ворвались полицейские и заключили Ивана Ерофеича в железные объятия.

– Вы, Иван Ерофеич Калмыков, задерживаетесь за присвоение себе чужого имени и выдавание себя за другого человека. Это пока. А после досмотра вашего дома, на что у меня имеется разрешение, – Петухов потряс перед носом Калмыкова официальной бумагой, скрепленной прокурорской подписью, – возможно, обвинение будет переквалифицировано на более тяжкое…

Калмыков хлопнул глазами и сник. Буквально через пять минут на дощатом столе комнаты, за которым сидел Петухов, следящий за обыском, уже лежала пачка измятых процентных бумаг с неотрезанными купонами и семь червонцев с мелочью.

– Это что? – строго спросил околоточный надзиратель, доставая из кармана памятную книжку с записанными в ней номерами пропавших доходных бумаг усопшей Марьи Степановны Кокошиной.

– Это не мое! – воскликнул не на шутку испуганный Калмыков.

– Я покуда не спрашиваю вас, чье это, – процедил сквозь зубы Петухов, – хотя скоро и спрошу. Я спрашиваю вас – что это?

– Не могу знать!

– Ага, значит, не можете знать. – Сравнив номера процентных бумаг с записанными номерами в памятной книжке и увидев, что они полностью совпадают, Петухов расплылся в улыбке и вполне дружелюбно посмотрел на Калмыкова: – А ведь прав оказался Воловцов!

– Чево? – задохнулся от нахлынувшего страха Иван Ерофеич.

– Я говорю, что теперь, после нахождения процентных бумаг, похищенных у зверски убиенной гражданки Кокошиной, вы, гражданин Иван Ерофеев Калмыков, подозреваетесь в убийстве. Тщательно спланированном и крайне циничном, что усугубляет последующее наказание. Убийство, с последующим ограблением означенной домовладелицы Ямской слободы гражданки Кокошиной Марьи Степановны.

– Я никого не убивал!!! – уже в голос кричал Иван Калмыков, в ужасе выпучив глаза.

Петухов поднялся, всем своим видом показывая, что прения сторон на этом закончены, и спросил:

– Где часы в серебряном корпусе, сволочь?

– П-п-продал, – дрожащим голосом ответил Калмыков.

– Продал… – повторил за ним Петухов. – Стало быть, вы признаете, что убили гражданку Кокошину и завладели ее процентными бумагами, серебряными часами и наличными деньгами?

– Нет, не признаю! – тотчас выпалил Калмыков.

– А-а, – протянул околоточный надзиратель. – Как это я сразу не догадался, что бумаги эти вам подбросили ваши недоброжелатели. Ведь так, господин Калмыков?

– Нет, – неожиданно ответил Иван Ерофеич.

– Нет? – искренне удивился Петухов.

– Бумаги и часы мне дали на сохранение… – почти прошептал отставной солдат.

– Да что вы говорите? И кто же попросил подержать все это у вас дома?

Калмыков замолчал и опустил голову.

– И если вас «попросили» подержать все это добро дома, то почему вы принялись его тратить? – в упор посмотрел на бледного Калмыкова Петухов. – Нехорошо тратить чужое, – добавил он, качая головой. – Или это все же ваше?

– Не мое! – буркнул в пол Калмыков.

– А чье же?

Калмыков молчал, вперившись взглядом в пол.

– Хорошо, – констатировал Петухов. – Возможно, вы станете более разговорчивым в камере следственной тюрьмы… Там вас научат хорошим манерам.

Это был несомненный триумф.

Покуда судебный следователь Песков с московским гостем Воловцовым возятся с постояльцами дома, выискивая следы преступления и возможные улики, он, околоточный надзиратель Петухов, уже раскрыл это ужасное преступление. Он нашел убийцу. Взял его вместе с неопровержимыми уликами его причастности к делу убиения Кокошиной и похищения у нее ценных бумаг.

Все. Дело исполнено.

Сегодня же он оформит все документы, приобщит к ним вещественные доказательства в виде процентных бумаг и будет рассчитывать на повышение в чине. Пусть дальше преступником занимается судебный следователь Песков. Допрашивает, снимает показания, выясняет мотивы и выявляет возможных сообщников. А он, Петухов, свое дело выполнил сполна! К тому же раскрытие такого громкого дела, о котором судачит весь город и которым крайне озабочены окружной прокурор, полицеймейстер и сам господин губернатор, не должно остаться неоцененным. Может, с повышением чина ему дадут и орден. А что, почему нет? Таких случаев сколько угодно.

Словом, день для околоточного надзирателя вполне задался…

Глава 9

Загадочная барышня, или Очная ставка

Два последующих за похоронами дня Воловцов провел как настоящий отпускник: поздно вставал, плотно кушал, выходил в город погулять и даже посидел как-то в ресторане. На третий день он малость заскучал. От Пескова не было никаких вестей, и Иван Федорович отправился в окружной суд, где надеялся его встретить и расспросить, как идет следствие по делу Кокошиной.

Шел он пешком, глядя по сторонам и замечая изменения, которые произошли за пять лет. Вот новое здание, построенное в стиле модерн и чем-то похожее на Елисеевский магазин в Первопрестольной. Скорее всего, строил его архитектор, приглашенный из Москвы. А вот старые купеческие лавки, коим, верно, лет под сто. Они и еще столько простоят, поскольку стены их толщиной в полусажень. Ну, может, чуточку поменьше.

А вот и здание окружного суда. Бывал здесь Иван Федорович когда-то, и не раз. Зайти, что ли, по старой памяти?

Он зашел, спросил у дежурного чиновника, здесь ли судебный следователь Песков. Ему ответили:

– Нет.

– А где он? – поинтересовался Воловцов.

– Господин Песков в данное время находится в следственной тюрьме, – доложил дежурный.

Иван Федорович поблагодарил его и повернул назад. «Наверное, Попенченко поймали, и Песков его допрашивает», – подумалось Воловцову. Но в следственную тюрьму ходу ему не было: хоть и судебный следователь, да чужой. Поэтому тем же прогулочным шагом он потопал обратно домой. Когда уже подходил к дому, навстречу ему попалась мадам Перелескова. Взгляд у Апполинарии Карловны, увидевшей Воловцова, был вовсе не колючий…

– А она снова к нему приходила, – сказала Перелескова, когда они поздоровались.

– Простите, не понял, кто приходил и к кому? – извинительным тоном спросил Иван Федорович.

– Да девица, что к нашему дворнику иногда захаживает, – пояснила Перелескова. – Я на сей раз хорошо ее разглядела. Расфуфыренная такая, но без излишеств. Настоящая барышня…

– Барышня? – подивившись, поднял брови Воловцов.

– Барышня, – подтвердила Перелескова. – Не сомневайтесь, глаз у меня наметан…

– Я и не сомневаюсь, – мягко улыбнулся Иван Федорович и механически, по следовательской привычке, задал вопрос: – И о чем барышня разговаривала с нашим дворником Ефимкой?

– Она у него денег просила, – ответила Апполинария Карловна.

– Денег? – еще более удивился Воловцов. – У него?

– Я тоже, было, удивилась, но потом мое удивление прошло, – ехидно заметила Перелескова, – когда она к нему в каморку зашла, и они там, запершись, занялись… Стали проделывать… Одним словом, вы меня понимаете…

– Понимаю, – посмотрел на зардевшуюся женщину Воловцов, что опять-таки стало для