Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Чего только не оказалось в имуществе князя Меншикова! Здесь были и орденские кресты и звезды, осыпанные бриллиантом и жемчугом, бриллиантовые запонки, множество золотых табакерок, украшенных алмазами, бриллиантовые пуговицы, такие же пряжки, перстни, куски литого золота, шпаги и кортики с золотою отделкой, усыпанною бриллиантами, трости с бриллиантовыми набалдашниками, изумруды, портреты в золотых рамках, отделанных алмазами, золотые орденские цепи, белые и лазоревые яхонты, нитки жемчугов, складни с бриллиантовыми искрами, с такими же искрами пояса и головные уборы, изумрудные перья с алмазами, какие в то время носили на шляпах, золотые блюдечки с яхонтами, изумрудами, рубинами и алмазами, «персоны» Петра Великого в золотых рамках, образа в золотых ризах, унизанных бурмицкими зернами, желтые алмазы, булавки с драгоценными камнями, серьги, подвески. Кстати, судьбой какой коллекции вы сейчас изволите заниматься?

Брошенный, будто невзначай, вопрос снова неприятно задел Коноплева. Что это: невинное человеческое любопытство или желание что-то выведать?

— Вот я слушаю вас и думаю: в судьбе всех частных коллекций — больших и малых — есть нечто общее, как правило, они наживались нечестным, как мы ныне говорим, нетрудовым путем и не приносили радости ни своим владельцам, ни их близким, — не отвечая на вопрос Зайца, заметил Коноплев.

— Да, пожалуй, вы правы, — сказал Борис Никифорович, и словно тень набежала на его чело, поросшее рыжим пухом, светлые брови сошлись у переносицы, и глубокая вертикальная складка прорезала лоб. «О чем он думает? Какие мысли копошатся в этой хитроумной голове? Впрочем, это меня не касается», — остановил себя Коноплев. И поблагодарил историка за интересный разговор.

А через несколько дней после этого Коноплев нежданно-негаданно обнаружил пропавшую скрипку Зайца в коллекции покойного Лукошко…

На днях сын коллекционера Дмитрий Лукошко обратился к следователю с просьбой снять с квартиры печати, которые были наложены по ошибке в то время, когда он находился в больнице. Он намерен поселиться на старом Арбате, где и прописан. Просьба Лукошко-младшего была вполне законна. Лукошко-младший хотя фактически и проживал в последние годы на площади жены, однако прописан был вместе с отцом.

Конечно, никак нельзя было упустить последней возможности побывать на квартире Лукошко, еще раз свидеться с его коллекцией. На этот раз Коноплев отправился туда один, без Сомова. Его присутствие стесняло Николая Ивановича: слишком много энергии уходило у него на споры с этим человеком. Сейчас в квартире только он сам и понятые.

Николай Иванович распахнул дверь на балкон, вышел, с удовольствием глотнул свежего воздуха. После недавней болезни он плохо переносил пребывание в душных помещениях. Поэтому хотя и любил театры и кино, однако стал бывать в них реже, выбирая при этом те помещения, где была приличная вентиляция. Жена посмеивалась над ним: «Хорош театрал!» Но делать нечего, возраст берет свое, поневоле приходится приспосабливаться.

Эта мысль была неприятна. Коноплев усилием воли отогнал ее, вернулся в комнату и принялся за работу.

Повсюду — на мебели, на фарфоровых фигурках, на люстрах лежал толстый слой пыли. Откуда она только берется в закрытом помещении?

Коноплев взял с полки фарфоровую статуэтку, изображавшую юного Амура в нищенском одеянии, машинально перевернул, заглянул в отверстие на дне. Ему показалось, что там внутри что-то есть. Он прошел в спальню, выдвинул из секретера красного дерева ящичек, отыскал ножницы. Ножницы, как и все в этой квартире, что служило удовлетворению бытовых нужд, были старые, в зазубринах, винт заржавел, и стоило труда развести потускневшие острия. Казалось кощунством, что такие ножницы лежат в старинном драгоценном секретере. «А ты хотел бы, чтобы они были золотыми?» — посмеялся над собой Коноплев и принялся за работу. При помощи ножниц ему удалось извлечь из узкого отверстия полоску бумаги — осьмушку тетрадочного листа в клеточку. Выцветшими от времени чернилами на бумаге было что-то написано. Коноплев подошел к окну, прочел.

«Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить…»

То была считалка, знакомая Коноплеву еще со времен детства. Кто ее написал? И как попала она сюда, в чрево Амура в нищенском одеянии? Скорее всего, это было делом рук сына Лукошко Мити. Он ведь тоже когда-то был маленьким. Теперь коллекция переходит в его руки. Много ли счастья она ему принесет?

Мысли были невеселые. Да и откуда взяться веселью в этой большой, но неуютной, похожей на склад мебели, квартире, где все напоминало о трагической судьбе ее хозяина? Всю свою жизнь он отдал этим бездушным вещам, а теперь его нет, а вещи, должно быть в немалой степени повинные в его гибели, не имея памяти и не ведая печали, равнодушно ждут нового владельца.

Почему Коноплев взял из шкафчика, уставленного множеством предметов, именно этот, что заставило его заглянуть в узкую горловину, а затем перевернуть фигурку Амура, добыть из нее детскую неоконченную считалку? Трудно сказать. Еще незадолго до этого, в те дни, когда Коноплев жил на даче Зайца, квартира Лукошко была тщательно обследована бригадой угрозыска во главе с капитаном Сомовым. Видел капитан эту считалку или нет? Скорее всего, видел. И засунул обратно в фигурку Амура, невольно подчинившись тайной власти, которую имеет над нами прошлое, а особенно — детство. Тем более что бумажка-то пустячная, не имеющая, по всей видимости, к следствию никакого отношения. Тем не менее Коноплев, тщательно изучив ветхий клочок бумаги, бережно упрятал его в карман, с тем чтобы потом приобщить к делу. Зачем он это сделал? Коноплев и сам не знал. В его работе инспектора угрозыска, в целом строго направленной, продуманной, регламентированной, находилось место и для таких вот случайных, можно сказать, интуитивных действий, которые никак не укладывались в «систему», но которые тем не менее нередко помогали успеху розыска. Так и эта считалка в свое время, увы, не сразу, а лишь потом, когда следствие подойдет к концу, сыграет свою роль — как актер, от которого ничего не ждали, а он вышел на сцену и надолго приковал к себе внимание зала.

Коноплев вернулся в переднюю, где на полочке под вешалкой оставил свой портфель. Все служащие управления уже давно раздобыли себе модные плоские чемоданчики типа «дипломат», а он все таскался с огромным, вместительным портфелем, чей зев захлопывался с громким треском, словно челюсти акулы, захватившей очередную добычу. Однако на этот раз добычи что-то уж слишком долго нет. Он вздохнул, извлек из портфеля опись коллекции, составленную еще рукой покойного Лукошко, и, сверяясь с бумагой, еще раз начал осматривать коллекцию.

Коноплев проработал уже часа два, когда наткнулся на