Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Вы не такой, как другие… — торопливо, сбивчиво, как в бреду, говорила ему Нина. — Ненавижу красивых мужчин. Это эгоисты и себялюбцы. А вы… Мне нравится, что вы не обращаете внимания на свою внешность.

Митя усмехнулся: значит, она не заметила ни голландского костюма, ни французского галстука… А он-то, дурак, старался!

— Для таких людей, как вы, — продолжала Нина, — главное — дело, вы живете яркой внутренней жизнью. Вы остро, глубоко чувствуете…

Мите показалось, что она сама себя уговаривает. Слова, будто заклинания, срывались с ее ярко-красных, воспаленных губ.

…А через полгода она стала его женой.

СЕРДИТЫЙ ЗВОНОК

В последнее время Борис Никифорович Заяц зачастил к Коноплеву. Повод дал сам Николай Иванович. Он позвонил ему и спросил, знаком ли Борис Никифорович с историей русского коллекционирования или это лежит вне сферы его компетенции. Но вряд ли существовала какая-то область исторической науки, о которой не был бы осведомлен Борис Никифорович. Он охотно согласился просветить Коноплева, но сказал, что разговор этот — не телефонный, требует времени. Обещал заскочить на Петровку и поделиться всем, что знает.

Коноплев и сам до конца не понимал, зачем понадобился ему Борис Никифорович. У него не выходила из головы их последняя встреча на старом Арбате, у дома, где жил Лукошко. Что делал там уважаемый историк в столь неурочный час? Что за тючок прятал под полами размахайки? Данные им объяснения не удовлетворили Николая Ивановича. Но и подозревать Зайца в чем-либо противозаконном не было оснований. Так что, организуя новую встречу с историком, Коноплев следовал скорее интуиции, чем логике.

Буквально на другой день после его звонка Борис Никифорович появился на Петровке — рыжий, в конопушках, с большими оттопыренными ушами, шумный, деятельный, подвижный, несмотря на свою хромоту.

— Что-то вас заинтересовала история русских богатств? Уж не ограбили ли, не дай бог, Оружейную палату?

— Нет, не ограбили. Палата цела. Садитесь, пожалуйста, — улыбнулся Коноплев.

Но Заяц, опираясь двумя руками на свою палку, продолжал стоять перед Коноплевым, пристально вглядываясь в его лицо:

— Так чем же тогда вы сейчас занимаетесь, если не секрет?

— Секрет, в том-то и дело, что секрет, — удивляясь странному любопытству Зайца, проговорил Коноплев. — Вы наш консультант, и должны знать, что мы свои секреты хранить умеем.

— Да, да, извините, запамятовал, — Заяц громко захохотал, как показалось Коноплеву, неестественным смехом и, прислонив свою палку к столу, уселся на стул.

Они проговорили около часа. Заяц ушел, а через три дня снова появился на Петровке, хотя о повторной встрече они не уславливались.

— Вспомнил кое-какие подробности, — сказал он.

Слушая интересный рассказ Бориса Никифоровича, Коноплев мысленно отметил про себя, что консультант, судя по всему, не просто «вспомнил подробности», а порядком-таки подготовился к этому разговору, проштудировал литературу. Но не обижаться же прикажете за такое усердие на милейшего историка! Благодарить его надо, благодарить…

— Ох, уж эти русские богатства! — говорил Заяц, играя мускулами и кожей своего подвижного, будто резинового лица. — Об этих богатствах ходят легенды. А между тем именитые люди, бояре жили более чем скромно. Князь Щербатов в своем сочинении «О повреждении нравов в России» писал, например: «Не только подданные, но и государи жизнь вели самую простую: дворцы их были не обширны… Во всех комнатах стены были голы и не имелось иной мебели, кроме скамеек…» Вот примерно, как у вас здесь, — Заяц обвел рукой комнату и снова рассмеялся. — Для царя и царицы, правда, были кресла из орехового дерева, обитые сукном… Ежедневно цари обедали на олове, а серебро употреблялось лишь в торжественных случаях.

— Что это вы решили, Борис Никифорович, пропеть хвалебную песнь бережливости русских царей и бояр? — проговорил Коноплев.

— Дело вовсе не в бережливости, а в обычаях тех лет, — ответил Заяц. — Роскошь богатых бояр проявлялась… в чем бы вы думали? В конских уборах. Арчаки и седла украшались драгоценными каменьями, стремена делали иногда даже из золота, попоны шиты золотом и серебром, унизаны жемчугами. Так роскошествовали, заметьте, мужчины, которые ездили верхом. А женщины путешествовали весьма скромно, даже царицы пользовались колымагами без рессор. Но все это было еще в допетровские времена. А вот при Петре…

— Постойте, — прервал Зайца Коноплев, — а мне казалось, что Петр Первый жил довольно скромно.

— Так оно и было, — закивал головой Борис Никифорович, — сам Петр действительно был бережлив. Он, кстати, первым из государей отделил государственные богатства от своего личного состояния. Состояние это было весьма невелико. И в частной жизни Петр сообразовывался со своими доходами. После своей кончины Петр не оставил ни капиталов, ни сокровищ, лично ему принадлежавших.

— И все же, говорите вы…

— Да, и все же Петр допускал и даже поощрял в придворном кругу роскошь. Ибо видел в этом одно из необходимых условий для развития фабрик, ремесел и в особенности торговли. После Петра роскошь сделала на Руси слишком большие успехи. Так что императрица Анна Ивановна даже предприняла гонения… на слишком дорогую одежду своих придворных. На одежды налагались печати, которые обязывали хозяина донашивать ее, не делая новой.

Коноплев критически оглядел свой костюмчик с коротковатыми рукавами и отвисшими боковыми карманами, в которых он имел обыкновение носить все свои богатства — связку ключей от шкафов и сейфа, записную книжку, громыхающие пластмассовые баллончики «Сустака», мелочь и многое другое. Заяц перехватил его взгляд, раскатисто засмеялся. Кожа на его лице и лбу задвигалась, во все стороны побежали морщины и морщинки:

— Нет, не беспокойтесь, милейший Николай Иванович! На ваш костюмчик за 120 рэ никто печатей не наложит. Так что спокойненько донашивайте так, без печатей.

На самом Борисе Никифоровиче были модный рыжеватый пиджак из тончайшей натуральной кожи и темно-коричневые брюки в крупный рубчик, так же как и пиджак, заграничной выделки. На пальце, поросшем рыжеватым пухом, посверкивал перстень с крупным камнем. Нет, знания, которыми была набита голова историка, не лежали там бесполезным грузом, а верно служили своему хозяину, принося ощутимые вещественные выгоды.

Борису Никифоровичу было нетрудно расшифровать внимательный взгляд собеседника.

— Любуетесь на мои сокровища? — сказал он Коноплеву, ласково поглаживая матовую кожу своего рукава, а затем поднеся к глазам руку с перстнем. — Честно говоря, это все, что у меня есть. Как говорили древние, все свое ношу с собой. Мелочи. А вы вот послушайте-ка, какие богатства были конфискованы у впавшего в опалу сиятельного князя Меншикова! Специально для вас сделал выписку…

Заяц с треском открыл на груди клапан кармана (такая у него была наимоднейшая застежка: плотно