Скверное место. Время московское - Вадим Тихомиров

– Не слишком дорого он оценил наши жизни, – рассудил Большаков. – Мне его бабло задаром не надо.

– А чего не надо-то?! Усилок купим и новые колонки, – вдруг встал на дыбы Мишаня.

– Чего ты там за полтинник купишь? Ты цены в «Голубом экране» видел? – мрачно спросил Андрей. – Или ты на барахолку собрался?

– Видел. Ну тогда гитару купим.

– И кто будет на ней играть? – Лева поежился: он вспомнил, как мать однажды пыталась приобщить его к музыке, отдав в музыкальный кружок при заводском клубе. Одного занятия хватило, чтобы старый балалаечник поставил на Леве крест. Тому, по мнению преподавателя, не медведь, тому кто-то покрупнее уши отдавил. Балалайка с тех пор висела в кладовке, чтобы не портить настроение ни ему, ни матери.

– Ну хотя бы я, – как-то задумчиво и многозначительно произнес Мишаня.

– Да ты же никогда на ней не играл, – удивились почти все. – И даже не пытался.

– А на чем мне пытаться играть? У мамки вечно рубля не допросишься. А тут целый полтинник. Да честное слово даю, научусь, – аж вдруг перекрестился будущий гитарист.

– То есть получается, что рисковали все, а полтинник достанется только тебе, – задумался Стас.

– Так я для вас буду играть. Чего вы жмотничаете? В каждой приличной компании должен быть свой гитарист, и мы все должны научиться петь песни под гитару.

– А ты считаешь, что мы приличная компания, если у бандюка деньги возьмем за то, что из-за него мы вчера чуть не отправились на тот свет? По-твоему, это нормально для приличных людей? – спросил Большаков.

– Не, ну можно и не брать, можно даже уйти через черный ход и не заговаривать с ним, но тогда мы точно трусами окажемся. Он же там один. Если чего, отоварим на раз.

– А я не хочу никого «товарить». Я не хочу быть такой же сволочью, отправляющей на верную смерть людей, как он. У меня другой подход к жизни. А впрочем, делайте что хотите. Я лично на встречу к нему не пойду. Много чести. А ты, Миха, иди, и ты, Стас, для подстраховки тоже иди. Мы тут втроем с ребятами постоим, посмотрим, как события будут развиваться. Если произойдет драка, то мы через пару секунд будем вместе с вами.

– А что с деньгами, если, конечно, даст?! – все никак не мог понять Мишаня.

– Я брать не буду, – твердо сказал Большаков. – Пошел он к черту!

– Я тоже, – присоединился Лева.

– Деньги вещь не лишняя, но я – как большинство, – подумав, решил Степанов.

– А я бы взял. На гитару. – У Воронова аж губы задрожали, как хотелось ему подержать в руках инструмент.

– И я за то, чтобы взять деньги. Не себе, конечно. Михе на гитару.

– Тогда, Стас, тебе и решать, – подытожил Андрей, – будет у нас свой музыкант или нет.

Тропарев долго не думал. Мысль сложную на лице не изображал. Он хлопнул Мишаню по плечу и весело сказал:

– Только чтобы пел хорошо, а не как наши тошнотики во дворах. И чтобы никакого нытья про любовь. Свое сочиняй, если, конечно, сможешь.

– Да-да, что-нибудь патриотичное, – усмехаясь, с подковыркой согласился Большаков. – Про комсомол там, про войну или про героев. Про любовь не надо. От нее уже тошнит.

– Нет, я про ментов буду сочинять. Они классные. Кто-то же должен написать хорошие песни про людей, которые защищают людей от бандитов. Вот я и напишу. Да еще и спою.

– Не смеши наши животы, – возразил Стас. – Про ментов песни писать… Чего там про них писать? «Если кто-то кое-где у нас порой.» Мало, что ли, что из каждого утюга ее поют, а ты тут со своими новыми страданиями заявишься.

– Не скажи.

– Хорош трепаться, – осадил Большаков спорящих. – Если хотите гитару, сами идите к этому упырю и не тяните резину, урок скоро закончится, нам всем попадет по ушам за обман.

– Чего стоите, идите, – поторопил Лева Милицин, и Воронов с Тропаревым пошли на выход.

Они служили, а время шло. Уверенно так, бодренько. А куда путь держало, непонятно. Топало и топало день за днем, не глядя по сторонам. Молча. Не привыкло оно, видишь ли, давать отчета каким-то человечишкам. Подлюка высокомерная… А как жить-то, ничего не понимая, как?! Как просыпаться каждое утро и думать, что всё против тебя: погода за окном, самочувствие, пустой кошелек, прошлое, настоящее и будущее – всё!

– У меня плохие предчувствия, – ни с того ни с сего вдруг подал голос со своего стерильного стула Серега Рязанский. – Не светят нам, Андрюха, квартиры в Москве. И чтобы не заморачиваться, нас просто разведут, как самых последних лохов.

Андрей, и без того понимавший, что все эти проволочки с предоставлением жилплощади в Москве неспроста и затянувшееся ожидание стало просто неприличным, вяло парировал:

– Не нагнетай, у меня самого тухлое настроение. Не знаю, как ты, но я пришел сюда под приказ министра.

– А я пришел просто так? Приказ. Тоже мне, индульгенция какая.

– При чем тут индульгенция? У этого слова другой смысл.

– Хрен там. Смысл один и тот же. Плохой для нас с тобой.

– Мы не в шарашкиной конторе работаем, – поставил точку Андрей. – МВД все-таки.

Позвонил телефон, и, слава богу, никчемный разговор пришлось прервать. Полковник Серов посопел в трубку, видимо, перебирая перед собой какие-то бумаги, потом спросил:

– Андрей, что у тебя по этому хрену из правительства?

– Какому хрену из правительства? Ах ты, черт, я совсем забыл. Извините, товарищ полковник, виноват. Сейчас же займусь.

– Нет, ну что это за отношение? Я вас не понимаю. Давайте наверстывайте упущенное время!

– Исправлюсь, простите. К концу дня доложу.

Этот незапланированный выговор от начальства и собственное, какое-то просто детское «простите» окончательно испортили настроение Андрею, и он, на чем свет ругая себя за разгильдяйство, тут же набрал нужный номер.

– Алло, барышня, здравствуйте. Капитан Большаков, Главное управление по борьбе с организованной преступностью, справочку о месте проживания дайте, пожалуйста. Мой номер 935–25–78… Так… Фамилия человечка Турнепс Игорь Анатольевич.

* * *

Жизнь, реально, не складывалась. На службе мотали нервы упыри в майорских погонах. Гоняли его по всем совещаниям в УВД, заставляли каждое утро ходить в дежурную часть за сводкой происшествий и к обеду делать отчет о криминогенной обстановке для десятка газет, больших и маленьких, районных и областных. Ровно в тринадцать десять он с городского телефона выходил в прямой эфир на областное радио и минут пятнадцать заливал в уши гражданам про всякое уголовное дерьмо. А статьи, а еженедельные