Мертвая цепочка - Николай Иванович Леонов

Они разошлись по комнатам. Лиля уснула мгновенно. Учитывая то количество преступлений, которые она совершила за последний месяц, такой здоровый сон мог означать только полное отсутствие угрызений совести. Тем временем в Москве, куда вернулись Гуров и Крячко, готовили операцию по поимке Марьиной в Белоруссии. Печерский еще оставался под подозрением, у полковников не было уверенности в непричастности Макса. Через три дня Лев Иванович и Стас вылетели в Гродно. Оттуда — в Пинск. Белорусские оперативники работали в связке с московскими полковниками.

— Добрый день, Иван Никифорович, — раздался в мобильном Вяземцева голос. — Я полковник московского уголовного розыска — Лев Иванович Гуров. Нам нужна ваша помощь…

Пока Лиля Марьина и Макс Печерский бродили по старинному Пинску, вокруг двухэтажного дома расположились оперативники. Конечно, Лилия была всего лишь молодой девушкой, но никто не знал, как она поведет себя в критической ситуации. Также никто не знал, есть ли у нее оружие, в наше время купить пистолет, имея деньги, не представляет никаких проблем.

Ворота открылись, в них появились смеющаяся Лилия и Максим. Из-за дерева вышел Лев Гуров.

— Лилия Валентиновна Марьина, вы подозреваетесь в убийстве своего брата — Михаила Марьина, своей матери — Ирины Марьиной и отчима — Валентина Марьина. И в покушении на убийство своего мужа — Евгения Тополева.

— Что? Вы о чем, какие убийства, — оторопел Макс, потом посмотрел на Лилию… и осекся. — Лиля? Это что… правда?

Марьина подала руки для наручников, обернулась.

— Нет, конечно, неправда. Правда только в том, что все, что я совершала, я совершала ради любви. К тебе, Макс, — улыбаясь и глядя стеклянными глазами на любовника, сказала Лилия.

Печерский трясущимися руками достал из кармана сигареты и, сев на лавку, закурил.

На следующие сутки Гуров, Крячко и задержанные были в Москве. Печерского допросили и, поняв, что тот действительно ничего не знал о планах своей любовницы, отпустили до суда, он проходил как свидетель. Но парень находился в глубоком шоке. Еще бы — создание с ангельским личиком, с которым он жил, собирался создавать семью, оказалось исчадием ада. Начались допросы Марьиной. Первое время она молчала, а потом ее как будто прорвало.

— Хорошо, я вам расскажу, почему я это сделала. Мне надоела эта пасторальная картинка. Мама, папа, я — счастливая семья. И Миша еще. Встреча на праздники и в выходные, размазывание сентиментальных соплей на тему: доченька, нужно жить по совести… Доченька, сначала нужно получить профессию, потом устроиться на работу и приносить пользу людям, потом выйти замуж, потом — дети и так далее. Лучше удавиться сразу. — Марьину затрясло. — Денег мне не давали. Да, что-то кидали на булавки, а так, чтобы по-настоящему… Я не хотела так жить, это же тоска! Хотя вы не поймете, конечно, вы же правильный такой… А я хотела всего и сразу — городов, любви, счастья, эмоций! Мне в пятьдесят-то зачем все это будет нужно?

— А Мишу вам не было жалко? Чем вы его задушили?

— Мишу? Жалко. Он ни в чем не виноват… Ну, разве только в том, что вообще родился на свет. Я же понимала, что они все ему оставят — квартиры, вклады, бизнес, деньги… Он же сын, наследник, а я — так, отрезанный ломоть. Я же, товарищ полковник, все знаю про своего папашу… Да, он был редкостный мерзавец, но он был очень, очень богат! И если бы мать оставила мне его фамилию, а не дала удочерить своему муженьку, я бы имела право на наследство. А теперь — шиш! Так пускай своими деньгами рассчитывается…

— Рассчитывается за то, что дала вам жизнь?

— Я ее об этом не просила. Сексом нужно с умом заниматься и думать головой, а не одним местом. Я почему-то никого не родила, — выдавало чудовищные вещи это 20-летнее существо. — А убила чем? Поясом своим от платья, тут я да, прокололась, когда писала письмо от имени этого валенка Тополева. Тоже испортил мне все, сдох бы, и никто ничего не доказал бы.

— Доказали бы. Уверяю вас. Даже если бы Евгений не выжил. Но он выжил, к счастью. Уведите задержанную, — позвал конвойных Гуров. Теперь трясло его. Чего с ним давно не случалось, нужно было срочно на свежий воздух, подальше от Марьиной. Он вышел на улицу, там стоял Печерский, ожидая его.

— Лев Иванович… Когда суд? Мне обязательно приходить? Я не смогу, правда… Я хочу уехать к родственникам. Мне вся эта жуткая история очень тяжело далась.

— Добрый день, Максим. Суд через полгода, может быть, раньше, пока все доказательства соберут. Лилия меняет показания, пишет жалобы, что признательное из нее выбивают, пытается сократить себе срок. Пытается не потерять наследство, но почти сто процентов все получит Вероника — двоюродная сестра Ирины. На суде быть обязательно, но уехать к родным вы, конечно, можете, вы же свидетель, а не соучастник. Держитесь, всего хорошего! — И Гуров пошел домой, а Печерский облегченно выдохнул.

Глава 8

Наша жизнь — путешествие, идея — путеводитель. Нет путеводителя, и все останавливается. Цель утрачена, и сил как не бывало.

Прапрадед Макса Печерского, альфонса и прожигателя жизни, был уникальным человеком. А судьба предков избранника Лилии Марьиной — похожей на настоящий приключенческий роман. Эту историю Максу рассказала его прабабушка, воспитывавшая его с семи лет, она и поведала ему про семейный клад. Родители мальчика погибли в автокатастрофе. Ему пришлось провести в детском доме целый год, пока прабабка и прадед, как единственные оставшиеся в живых родственники, сумели оформить на правнука опеку. На тот момент времени ни бабушки, ни деда в живых уже не было — так получилось, но прадедам исполнилось только по шестьдесят с «хвостиком», оба еще работали, имелся свой дом, но справки собрать было необходимо. Слава богу, все получилось, Макса вернули к родным. Однако сиротского года в детском доме мальчику хватило, чтобы обрести некоторые навыки, которые направлены отнюдь не на созидание. Может быть, детская травма так повлияла на него, что, будучи взрослым, он стал альфонсом. А ведь гены были героические, в отличие от Лилиных.

Итак, дальний предок Макса — полковник Владимир Печерский — бежал из революционного Петрограда ранним утром. Три солдатика закидывали в вагон тюки и саквояжи, забитые одеждой, столовым серебром и тому подобным домашним барахлом, которое, по мнению его супруги, Аделаиды, было крайне необходимым для безоблачной жизни в изгнании. Полковник не спорил с ней, помня, что женщине лучше дать то, что она просит, иначе она, как