Мертвая цепочка - Николай Иванович Леонов

в боях с армией Юденича, попал в плен, откуда бежал, и снова воевал на стороне большевиков. Затем часть, в которой служил Матвейчук, передали в подчинение ВЧК и перебросили на Псковщину для борьбы с бандитизмом в приграничной полосе.

Вторым главарем банды «Налет» и самым первым, до появления Лени, являлся человек, полностью ему противоположный — как по убеждениям, так и по образу жизни. Васька Кошмар был сторонникам жестких мер, манежничать, как он выражался, со своими жертвами терпеть не мог. К тому же плотно сидел на самогоне, что не делало его добрее и адекватнее. Пристрелить, если что не по нему, мог запросто. И такое поведение уже стало напрягать воров в законе, державших город. Убрать Кошмара пока было бы невыгодно: несмотря на отмороженность, дело свое уголовное он знал. Понизить в «должности» тоже было нельзя — Васька бы не простил и в алкогольном угаре мог пойти разбираться и положить человек десять ни за хвост собачий. Петр тут по протекции вора, которому он помог сбежать, оказался очень кстати. На сходке воры пояснили Кошмару, что, дескать, молодого помощника тебе даем, но вы на равных. Так как Котелок — бандит правильный.

И после этого Петр заключил с Кошмаром сделку: никакой стрельбы в простых граждан во время налетов, если только не будет крайней необходимости. И не только из соображений гуманизма, а по причине сохранения безопасности всем членам группировки. В милиции опять началось укрепление кадров, вышло постановление вождей революции покончить с преступностью в Ростове и Одессе. Кошмар нехотя смирился. Таким образом, правление банды напоминало классический тандем в угрозыске: плохой и хороший следователь. Но это работало.

Макар и Катя стали собирать свой нехитрый скарб в дорогу, а урожденная барышня Печерская мучилась вопросом: что делать с кладом? Выкопать и взять с собой или оставить все? Промучившись пару дней, она решила взять только деньги, и то часть, поскольку с продажей драгоценностей в случае чего могли бы быть сложности — как с красными, так и с бандитами. Первым пришлось бы объяснять, откуда цацки, и тут варианта два: либо ворованные, либо свои, в обоих случаях могла маячить стенка. С бандитами могло бы быть еще хуже, они посредством своих методов, поняв, что драгоценности настоящие и наследственные, сумели бы заставить отдать и остальное. А деньги… Ну, накопили, осталось от мамы с папой немного… Рано утром она тихонько выбралась из дома и быстро добралась до горы с запрятанным сокровищем.

Горшок лежал там же, где несколько лет назад его оставил отец, Катя быстро обнаружила его благодаря оставленной ей карте полковника Печерского. Быстро ссыпала в заранее приготовленный мешочек золотые и ассигнации. Не удержалась и взяла еще комплект — колечко с гранатом и такие же маленькие сережки. Мамины. Гарнитур был из белого золота, неброский, без бриллиантов, иногда, по большим праздникам, его можно было надевать. Все-таки она была женой красного милиционера. Остальную красоту и деньги она запрятала обратно в тайник. «Когда-нибудь я вернусь сюда», — мысленно утешала она себя, сметая предательские слезы с ресниц. Незамеченной, она быстро вернулась домой, по дороге завернув в небольшой лесок, славившийся своими грибными полянами. Набрала корзинку подосиновиков и даже немного белых, чтобы оправдать свое утреннее исчезновение. Макар и свекровь успокоились, увидев ее с лесными урожаем.

— Катя, ты могла записку оставить? Время-то какое! Я чуть не поседел! — целуя ее в макушку и забирая корзинку, ворчал Макар.

— Да куда я могла деться-то, кроме леса или соседей? Чего седеть-то? — улыбнулась ему в ответ жена. — Макар, нам поговорить нужно. Наедине.

— Конечно, я всегда «за». На сеновал?

— Я серьезно. В огород пойдем, сделаем вид, что смородину в дорогу собираем.

— В смородине мы еще не пробовали, — ущипнув жену за изящный бочок, никак не желал угомониться Макар. Катя шлепнула его по руке и укоризненно посмотрела на мужа, но потом, не выдержав, рассмеялась:

— Болтун!

Они присели на траву, достали банки для ягоды, и Катерина тихонько рассказала ему о кладе и своей вылазке. Потом продемонстрировала гранатовый комплект из сережек и колечка. Макар достал папиросы и закурил. Потом задумчиво ответил:

— Ты все сделала правильно, Катюш. Этих денег нам хватит на первое время, и сумма не вызовет подозрений относительно ее происхождения. За остальным, даст бог, вернемся, когда вся эта революция наконец кончится. А если со мной что случится, ты не останешься в нищете. Пойдем собираться.

Через неделю они были в Ростове, им выделили служебную квартиру из двух комнат с мебелью и паек. После сибирского климата тепло этого южного российского региона радовало тело и душу. Аромат цветущего миндаля в январе, когда за окном всего лишь плюс пять, запах роз весной и летом, куча фруктов. В угрозыске Макара встретили несколько настороженно, что было вполне объяснимо: мало ли с каким характером прислали к ним новенького? А сработаться было жизненно необходимо, ведь коллективу каждый день приходилось ходить по лезвию ножа и прикрывать друг другу спину.

К этому моменту Ростов-папа не только имел заслуженную репутацию криминальной столицы молодой Советской республики, но и обладал собственной, неповторимой харизмой южного города европейского уровня. В городе проживало около 120 тысяч человек. Однако на улицах никто не грабил и не стрелял в прохожих, во всяком случае днем. У Катерины пока не было работы, и она решила просто побродить по городу, поискать интересные места. Все-таки она была образованной барышней, дворянкой, и духовная пища для нее была так же необходима, как и хлеб насущный. Относительно последнего нужно сказать, что они благодаря отцовской «заначке» и горшка в сибирской скале не бедствовали. Старались, конечно, не шиковать и не афишировать достаток, но рыба, масло, чай, кофе и пирожные были в доме всегда.

Так Катя — урожденная Печерская — добрела до улицы Никольской, сейчас она называется Социалистической. Там жил известный на весь Ростов врач и меценат Иосиф Израилевич Гербстман. А в подвале-ресторане этого дома совсем недавно появилось «Кафе поэтов». Идея его создания принадлежала местному поэту Рюрику Року, сумевшему выпросить у тогдашнего наркома просвещения Луначарского разрешительный документ на его существование. Рок, урожденный Геринг, совал его в нос всем проверяющим службам, которые, в свою очередь, совали свои носы в его кафе. Здесь выступали актеры, певцы, музыканты, читали свои стихи местные и приезжие именитые поэты. И очень хорошо и вкусно готовили! Катя в юности писала стихи, и весьма недурные, как считали некоторые критики. Она вошла в кафе в тот момент, когда восторженная публика внимала самому Рюрику Року, читавшему со сцены свое очередное, гениальное:

Идти смотреть, где