Мнимая власть безумия - Марина Владимировна Болдова

его мать: не могла простить, что обидели ее любимца. Что ничуть не расстроило ни ее, ни Филиппа, он даже высказался по-русски: «Баба с возу, кобыле легче» и кивнул на Полину.

«Эта баба тебя родила, Фил. Да и я не кобыла», – прокомментировала она и ушла, оставив его осмысливать причину ее недовольства.

– Я не понял, Арман Лафар может и не прилететь? – притормозил Казаринов, видимо, услышав их диалог.

– Должен. Убит его родной брат, – не совсем уверенно ответила Полина и поймала удивленный взгляд Казаринова. – На самом деле я не спрашивала свекровь, вдвоем ли они прилетят, – пояснила она уже обоим спутникам и ускорила шаг.

В машину майора все трое усаживались уже молча.

Глава 15

– Мама, я не хочу ехать к твоей подруге, мы разве не можем снять номер в отеле?

– Оставь свои капризы, Соланж! Это только на одну ночь. Тем более что нам с Александром через несколько часов еще встречать твою бабушку.

– Я поеду с вами! – упрямо заявила дочь.

Полина спорить не стала, по опыту зная, что бесполезно.

«Насчет отеля Соланж права. Одно дело, я одна была. Да и незачем маячить у Казаринова перед глазами. Похоже, Юлька уже не рада, что предложила мне переселиться к ним. Ревнует? Ну ее… Решено – утром съезжаем. Но сегодня дочь объяснит мне свое поведение. Как только мы останемся одни! А то – напилась она… горе какое приключилось? Когда пила, об отце еще не знала! И с кем пила, тоже вопрос. Все расскажет!» – настраивала себя Полина, опять же, будучи не до конца уверенной, что разговорит дочь.

Соланж была скрытной. Но, как подозревала Полина, таилась только от нее. Филипп не раз показывал ей, матери, что больше осведомлен о желаниях и мечтах дочери. А запросы Соланж росли год от года.

«Вот и выполняй ее капризы сам», – обычно отмахивалась Полина от мужа, когда тот сообщал об очередных «хотелках» обнаглевшей, как считала она, девчонки.

В душе Полина понимала, что в желаниях подростка нет ничего сверх возможного, но очень боялась, что дочь вырастет избалованной. В такие моменты вспоминая подругу Юльку Борскую, испорченную вседозволенностью, она злилась, что не может остановить Филиппа – тот и назло поступит так, как хочется ему. Он был упрям, Соланж в него.

Вот и сейчас, не пообещай Полина переехать в отель завтра, Соланж могла бы отправиться в ближайшую гостиницу прямо из аэропорта.

«Чего бы хорошего от отца унаследовала! Талант живописца, например. Или благородную красоту лица и тонкую кость потомка французских аристократов. Нет, у дочери внешность пусть и красивой, но русской девицы. И ослиное упрямство», – с неудовольствием подумала Полина.

– Ты не знаешь, почему отец вдруг надумал жить в России? – как бы равнодушно спросила Соланж, но голос ее был напряжен.

– О, как! Дочь в известность поставил. А мне о том, что ты в курсе его планов, ни слова, – усмехнулась Полина. – Так вот, девочка. Твой отец в последнее время вел себя странно. Сначала спокойно согласился на развод. Причем на всех моих условиях. А через три месяца вдруг позвонил и пообещал передать тебе наследство своего дяди Николя Бонье.

– И ты поверила…

– Да. Потому что речь шла о неплохой, как утверждал Филипп, коллекции картин! Я решила, в нем проснулась совесть, и он бескорыстно захотел обеспечить твое будущее.

– А на самом деле?

– Это был шантаж. Картины – в обмен на то, что я отзову документы о разводе. И он, как мой муж, сменит место жительство, то есть жить он собирался в России. И только после получения гражданства он дал бы мне развод.

– Ты согласилась? А тебе это не показалось странным?

– Да, Соланж, согласилась. И да, меня такое его желание очень удивило. Ты с ним обсуждала эту тему? Когда он тебе сообщил, что едет сюда? И зачем, не объяснил? – закидала дочь вопросами Полина.

О разговоре с мужем в самолете она решила пока умолчать. Загадочная дорогостоящая «вещица», как назвал Филипп будущее наследство дочери, могла оказаться его выдумкой.

– Мама! Он звонил из Стамбула, когда у вас была пересадка. Я тебе уже говорила. Он только намекнул, что хочет восстановить семью. И поскольку ты не согласна на Францию, то он едет сюда. Но эта причина мне показалась надуманной. Все, больше я с ним не общалась, – ответила Соланж, а Полина уловила в голосе дочери сомнение.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать, Сола? Может быть, о том, что было вчера? – осторожно намекнула она.

– Нет! Не сейчас! – довольно резко и громко воскликнула Соланж, заставив Казаринова обернуться.

– Ладно, как скажешь, – пожала плечами немного растерявшаяся от такой бурной реакции Полина.

До самого дома Казариновых никто из троих больше не вымолвил ни слова.

* * *

Казаринов вопреки всему выспался.

Воистину, вчера был день неожиданностей. И не все сюрпризы были приятными. А самой плохой новостью оказалось то, что Луиза Бонье-Лафар прилетела одна.

Полина, переговорив со свекровью, сообщила, что Арман, как оказалось, уже неделю в России, у «мальчика», как мадам выразилась, серия деловых встреч с коллекционерами Москвы, Питера и еще нескольких крупных городов на Волге. Арман привез каталог монет, которые намеревается продать. И – да, свекровь младшему сыну рассказала о гибели брата, Арман уже утром будет в Москве.

На вопрос, где тот находится сейчас, Луиза Бонье-Лафар пренебрежительно повела плечами и не преминула заметить, что не обязана следить за перемещениями взрослого человека. Женщина не спросила, где сейчас тело Филиппа, не поинтересовалась ходом следствия и вообще вела себя так, будто приехала навестить родственников. Чем весьма недовольна – визит вынужденный, и лучше бы ей остаться в поместье, где уже начался сбор винограда. А эти работники такие ленивые, что все приходится контролировать самой. Далее дамой была произнесена хвалебная речь в честь предков и скромное признание собственных заслуг. И только после Луиза Бонье-Лафар дежурно задала вопрос – а, собственно, кто и за что убил ее сына?

Казаринов ошалел от такого равнодушия к судьбе своего ребенка, пусть и уже сорока восьми лет от роду. Но Полина, он видел, восприняла все спокойно, было заметно, что поведение свекрови ее не удивляет и не трогает. Кстати, та с невесткой поздоровалась легким кивком головы, тут же переключив свое внимание на Соланж.

Казаринов заметил, что между внучкой и бабушкой нет и намека на присутствие родственной теплоты. Девушка равнодушно подставила щеку для поцелуя, бабушка прикоснулась к ней губами, торжественно произнесла по-французски какую-то фразу и кивком указала на небольшой саквояж у своих ног. Соланж подхватила сумку, которую Казаринов