Мы все виноваты - Альберто Васкес-Фигероа

Большинство стран тратят огромные деньги на вооружение, которое бесполезно без явного противника, но их лидеры редко находят в себе мужество признать, что истинного врага – того неуловимого призрака, что скрывается во тьме – невозможно победить танками и ракетами.

Нужен был ум – а ум, к сожалению, оставался редкостью, которую ни одно правительство не могло купить за любые деньги.

Танки и самолёты можно клепать, а интеллект рождался в самых неожиданных местах, часто рос в самых неподходящих условиях – и почти никогда не продавался.

Хотя, по правде говоря, какой смысл даже в самом остром уме, когда сталкиваешься с иррациональностью дикого террористического акта?

Для многих западных лидеров слово «терроризм» – табу, его нельзя произносить вслух, будто если вычеркнуть его из официального лексикона, оно исчезнет.

Признать, что на твоей территории есть террористы, – это как признаться, что в стране есть недовольные. Это всё равно, что порядочный человек признался бы в сифилисе или гонорее.

Могущее правительство может гордиться враждой с Китаем, Россией, Ираком или Кореей. Но не может признать, что у него – гонорея.

Он наклонился к ноутбуку и отправил своей личной секретарше меморандум с распоряжением немедленно разослать его всем офисам и корреспондентам: ему срочно был нужен список всех «несчастных случаев» за последние десять лет, которые могли быть саботажем.

На основании этого отчёта он, возможно, смог бы представить, насколько сильно мир подвергался шантажу со стороны насильников, и, экстраполируя данные, определить, сколько пострадавших предпочли заплатить, чтобы скрыть последствия.

Он вспомнил тревожную фразу, написанную английским путешественником более века назад: «Когда прокладываешь тропу в густых джунглях, чаще всего она ведёт в ещё более густые джунгли». В этот момент Гаэтано Дердерян ощущал себя точно так же, как тот ветеран-исследователь, который, прорубив мачете очередной бамбук или лиану толщиной с руку, обнаруживал перед собой новые – уже толщиной с ногу.

Лёжа в кресле, глядя в потолок, в абсолютной тишине, которая его так утешала, бразилец пришёл к выводу, что всего месяц назад начал рутинное расследование в поисках одиночки-убийцы – и внезапно оказался в самой гуще той самой «чащи», в которой, казалось, он вообще ничего не потерял.

Старое изречение «чем больше мы узнаём, тем больше понимаем, как мало знаем» снова становилось реальностью.

Он закрыл глаза и заснул с этой тревожной смесью невежества и бессилия. Его разбудил после полуночи звонок телефона.

Он внимательно выслушал.

– Спасибо! – сказал он. – Отличная работа. Завтра я буду на месте.

За завтраком он встретился с супругами Лакруа и Ваффи Ваадом, которые собирались в путь: первые – в Париж, второй – в Дубай.

Наима Фонсека была ослепительно хороша, и снова бразилец с удивлением подумал, как человек может быть одинаково прекрасным и ранним утром, и поздней ночью.

Когда официант ушёл, он обратился к французу, будто между прочим:

– Мои люди нашли одного из испанцев.

– Где он?

– На Майорке. Похоже, он ушёл из всех дел уже год назад, потому что практически разорён.

– На Майорке? – переспросил другой с лёгкой улыбкой. – Отлично! Я скажу капитану, чтобы он вас отвёз.

– Я могу взять самолёт.

– Нет нужды. Завтра утром вы будете там, и «Аквариусу» не помешает немного проветриться. В последние месяцы он почти не покидал порт.

– На самом деле он не выходит в море уже больше года, потому что я не люблю плавать, – абсолютно спокойно уточнила венесуэлка. – Меня укачивает.

Пернамбуканец чуть было не спросил, зачем нужен корабль почти в пятьдесят метров длиной с экипажем в двадцать человек, если он всё время стоит у причала, но сдержался и просто достал из папки документ и положил его на стол.

– Хорошо! – сказал он. – Я поеду на яхте. Но сначала мне нужно, чтобы вы подписали эти бумаги и выписали чек на имя Виктора Бенавидеса.

Ромен Лакруа даже не потянулся за бумагами.

– О чём идёт речь? – поинтересовался он.

– О признании вами того, что некий Виктор Бенавидес и покойный Херман Сантана являются подлинными авторами идеи проекта опреснителя под названием «Река Мира». Подписав этот документ, вы гарантируете, что они и их наследники будут получать два процента прибыли, полученной за следующие сорок лет. – Бразилец улыбнулся, как будто замышлял какую-то шутку. – И в качестве компенсации за понесённый ими ущерб прилагается первый чек на тридцать миллионов долларов.

–Ни чего себе – не удержался от восклицания Ромен Лакруа. – Ни много ни мало тридцать миллионов долларов? Вам не кажется, что вы переборщили в своих расчётах?

– Ни в коем случае! Корпорация получит фантастическую прибыль, и чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что я ещё скромничаю.

Француз с обречённым видом повернулся к Ваффи Вааду, как бы ища поддержки:

– А ты что скажешь?

– Скажу, что твой хороший друг Баррьере устроил грандиозную пакость, и когда кто-то устраивает грандиозную пакость – приходится расхлёбывать. Подписывай. Я беру свою часть на себя.

Теперь он повернулся к своей жене:

– А ты как думаешь?

– Думаю, что ты должен подписать.

– Но…

Красивая женщина протянула руку и положила её на предплечье мужа, как будто уговаривала ребёнка доесть суп.

– Я сказала – подпиши, и покончим с этим делом. Если тебе станет легче, представь, что подписываешь контракт с Зинедином Зиданом.

Ромен Лакруа фыркнул, глубоко вздохнул, надувшись, но в конце концов взял ручку, которую ему протянул Гаэтано Дердериан.

Он подписал документ, вернул его и, выругавшись вслух, добавил:

– Никогда не думал, что прокляну память Матиаса, но этот сукин сын мне серьёзно подпортил жизнь. Мой секретарь выдаст вам чек. А теперь нам лучше поторопиться – может, сделка с дурацкими шведами хоть немного компенсирует сегодняшние убытки.

Через час «Аквариус» вышел в открытое море, и, лёжа в шезлонге, который больше не пах Наймой Фонсекой, Гаэтано Дердериан наслаждался странным удовольствием быть единственным пассажиром одной из самых роскошных яхт в мире.

Средиземное море было гладким, как масло, и было очевидно, что капитану не терпелось испытать «Аквариус»: нос судна резал воду, как острый нож, так что оно напоминало чаек, едва касающихся поверхности.

– Быть очень богатым – это большое дело, – пробормотал про себя бразилец. – Большое дело, если бы для этого не нужно было топтать столько людей.

Он обедал и ужинал с капитаном – греком с громким именем Аристофан Папаниколау, весьма приятным человеком, который довольно скоро признался, что скучает, как панда в зоопарке, командуя судном, которое почти всегда стоит на месте.

Являясь большим любителем шахмат и зная репутацию своего пассажира, он осмелился вызвать его