Мы все виноваты - Альберто Васкес-Фигероа

Матрас всё ещё хранил её запах.

Тысячи огней города миллиардеров, флажки на украшенных яхтах, музыка, голоса и смех рассеивались перед стойким ароматом, который будто кинжал вонзался в мозг обескураженного бразильца.

В ту ночь он возненавидел Ромена Лакруа.

Возненавидел так, как никогда никого не ненавидел.

Он увидел, как тот прошёл мимо, пошатываясь, распевая во всё горло, хохоча и всё ещё в своём замасленном комбинезоне, гордый, будто сам выиграл гонку, и на секунду у него появилось почти непреодолимое желание столкнуть его за борт, чтобы тот исчез навсегда в глубинах моря.

Ибо, возможно впервые в жизни, Гаэтано Дердериан полностью осознал подлинный смысл вещей, хоть и не знал, кого за это благодарить – себя самого или женщину, не похожую ни на одну, кого он встречал.

На долю секунды ему в голову пришла тревожная мысль, что, может быть, француз действительно был бы полезнее мёртвым, чем живым.

Никто не мог отказать Ромену Лакруа в умении сколотить состояние, но, как утверждала его жена, часть этого состояния зиждилась на эксплуатации миллионов людей, а потому он не имел права тратить его исключительно на глупые прихоти.

Для некоторых людей деньги в избытке превращаются в казиношные фишки – покатавшись по столу, они теряют свою истинную ценность.

Если француз рассчитывал, что его проект «Река Мира» принесёт более двух миллиардов долларов годового оборота, неудивительно, что он тратил тридцать на футболиста.

Но всё равно – за эти деньги можно было бы освободить всех детей-рабов на плантациях какао в Африке.

Потратить их на полуграмотного парня, чтобы тот пинал мяч – всё равно что позволить ему пинать головы этих детей.

Лёжа в том гамаке, под влиянием аромата любимой женщины, всё ещё витавшего в воздухе, Гаэтано Дердериан понял, что боится самого себя, потому что в глубине его души начал зарождаться опасный мятежник.

Он был вынужден признать: чаши весов слишком неравны. С одной стороны – один очень счастливый человек с миллионами, с другой – миллионы несчастных людей с бесконечными страданиями.

Да, без Ромена Лакруа этих денег бы не было. Но и без этих людей – не было бы Ромена Лакруа.

– Если бы я тебя не знал, я бы сказал, что ты ведёшь себя как ревнивый любовник или салонный коммунист, – пробормотал он перед тем как уснуть. – Но поскольку я тебя знаю, вынужден признать – Наима Фонсека тебя просто свела с ума.

Проснувшись уже при свете дня, он заметил, что кто-то из членов экипажа заботливо укрыл его тёплым пледом – так же, как и других пьяных гостей, храпевших поблизости. Но морская влага всё равно пробралась до костей, и он вернулся в каюту, не в силах шагу ступить без боли в спине. Там его нашёл Ваффи Ваад.

– Идём! – сказал он. – Хочу познакомить тебя со старым и очень уважаемым другом, который сможет многое прояснить.

Он с трудом последовал за ним, ворча от боли в пояснице, к стоящему неподалёку яхте – почти такой же роскошной, как Акуариус.

Её круглый владелец, шейх Оман Тласс, был одет в яркую гавайскую рубашку, немыслимые клетчатые штаны и изношенные тапки – больше похожий на булочника из Среднего Запада в отпуске, чем на принца из саудовской королевской семьи.

Хотя Гаэтано это не удивило – он уже давно понял, что всё больше посредственных менеджеров щеголяют в костюмах от Валентино, в то время как настоящие богачи одеваются в универмагах.

И пусть шмотки шейха были, скорее всего, с уличного базара в забытой богом гавани – чувствовал он себя в них абсолютно свободно.

Удобно развалившись в кресле с дистанционным управлением, которое он постоянно крутил во все стороны, и непрерывно покуривая кальян из чистого серебра, шейх напоминал персонажа из комикса.

Пока не начинал говорить.

Говорил он умно, сдержанно и так изысканно, что становилось ясно – за внешней непринуждённостью скрывается человек с блестящим умом и прекрасным образованием.

После нескольких комментариев о вчерашней гонке и паре замечаний по поводу биржи и цен на нефть (которые, как обычно, росли), он вновь развернул своё кресло – и уставился прямо на Гаэтано Дердериана.

–Мой добрый друг Ваффи, – сказал он. – Тот, благодаря кому я сдал математику в университете, хотя он всегда старается забыть, что я помог ему сдать химию, рассказал мне кое-что о проблемах, которые, похоже, так вас беспокоят.

Бразилец вопросительно посмотрел на дубайца, который просто указал:

–Речь идет о саботаже. Оман – эксперт в этом вопросе, потому что почти ежедневно сталкивается с саботажами на своих кораблях, нефтеперерабатывающих заводах и нефтепроводах.

–Так и есть, – подтвердил другой. – К сожалению, потери, как человеческие, так и экономические, которые нам наносят эти проклятые террористы, пусть их заберёт дьявол, иногда не дают мне спать. А я всегда был человеком с крепким сном. Они как саранча – появляются из ниоткуда, всё уничтожают и исчезают, как дым от пожаров, которые сами же и устроили.

–Почему?

–Почему что? – переспросил мужчина в ужасной рубашке и тут же сам себе ответил. – Почему они нас атакуют? Я не знаю. Или, вернее, знаю, но отказываюсь это принимать.

Он помолчал немного, понял, что слушающие его люди явно не поняли столь расплывчатого объяснения, и, глубоко затянувшись кальяном, добавил более спокойным тоном:

–Каждый случай уникален, потому что каждый раз кто-то, и почти никогда мы не знаем кто именно, выдвигает требования, которые часто вообще ко мне не имеют отношения. У меня есть НПЗ в тридцати странах и суда, плавающие по почти всем морям, и именно поэтому, когда кто-то решает протестовать против правительства какой-либо из этих стран, ему не приходит в голову ничего лучше, чем взорвать одну из моих установок, повредить нефтепровод или попытаться потопить танкер. И при чём тут я?

–Полагаю, это из-за того, что вы сотрудничаете с этими правительствами, – вставил бразилец.

–А что было бы, если бы я не сотрудничал? – с вызовом произнёс собеседник. – У них не было бы бензина для машин или топлива для электростанций и отопления.

–Это правда.

–Конечно, правда! Они не могут жить без меня, но при этом хотят уничтожить меня… Кто это поймёт? Поэтому я и говорю: я отказываюсь принимать, что должен вечно быть жертвой их требований, справедливых или нет. – Он пожал плечами, откинулся в кресле и, глядя в потолок, добавил с выражением обречённости: – Но такова реальность, и именно это постоянное давление