Мы все виноваты - Альберто Васкес-Фигероа

– Но вы его жена. Предполагается, что вы его любите.

– Люблю, конечно. – Её улыбка заставляла больше следить за её лицом, чем за словами. – Но нельзя позволять эгоизму затмить разум. Считаете ли вы допустимым преступление, которое может спасти столько жизней?

Она оставила вопрос в воздухе и повернулась к Ваффи Ваду, увлекаясь пустой беседой, оставив бразильца в ещё большем смятении, чем обычно, когда он находился рядом с ней.

Он даже начал сомневаться, услышал ли всё это на самом деле, и до самого возвращения на Аквариус гадал – была ли это всего лишь неуместная шутка, или же восхитительная женщина говорила серьёзно.

Немного позже, уже за полночь, устроившись на кормовой палубе гигантской яхты, Ромен Лакруа открыл бутылку Dom Pérignon и поднял бокал:

– За новости – хорошие или плохие!

– Есть и хорошие, и плохие.

– Сначала хорошие.

– Хорошие – вы скоро вернёте свой Ван Гог, – сказал Гаэтано Дердериан.

– Это не просто хорошая новость. Это великолепная! А плохие?

Ваффи Вад остановил бразильца жестом и с натянутой улыбкой попросил:

– Позволь, я сам скажу. Это даже не столько плохая новость, сколько вопрос, на который я хочу услышать честный ответ. – Он обратился к хозяину яхты с тоном, нетипичным для него: – Ты знал, что идея опреснителя Мёртвого моря – не наша, а украдена у испанской компании?

Ромен Лакруа замер с бокалом в одной руке и с огромной сигарой в другой. Через мгновение, явно сбитый с толку, он смог только пробормотать:

– Что такое!?

– О том самом «Реке мира», которой мы так гордимся как величайшим инженерным достижением века. Ты знал или не знал, что это не наша идея?

– Да ладно тебе!

Инстинктивно он повернулся к жене, которая молча слушала, словно оценивая его реакцию, и у Гаэтано Дердериана не осталось сомнений: всесильный магнат чувствовал себя, возможно впервые за долгое время, совершенно уничтоженным.

– Боже мой! – воскликнул он спустя немного. – Это невозможно!

– Значит, ты правда ничего не знал? – настойчиво переспросил дубайец.

– Да какого.., Ваффи! Как я мог знать? Ты меня знаешь много лет. Ты правда считаешь, что я на такое способен?

– Нет, – признался собеседник. – Но мне нужно было услышать это от тебя.

Француз поставил бокал, взял Наиму за руку и почти умоляюще спросил:

– Ты мне веришь?

– А почему нет? – ответила она. – Если Ваффи, твой партнёр, верит тебе, то у меня нет причин думать, что ты врёшь.

– А вы?

Гаэтано Дердериан лишь пожал плечами:

– Не вижу причин лгать. Смысла в этом нет.

– Допустим, абсурдно, что я, как президент, не знал о чём-то столь ужасном в собственной компании, но я клянусь, что это так. – Он повернулся к Ваффи Ваду: – Ты уверен в этом?

– Он проводит расследование и, похоже, уверен.

Ромен Лакруа долго смотрел на бразильца. Потом произнёс с полной покорностью:

– Ладно. Я нанял вас, чтобы вы выяснили правду, как бы она ни была горька. Хотя никогда не думал, что она окажется настолько горькой. Скажите, кто сделал такую мерзость?

– Вы меня спрашиваете? Вы и сами прекрасно знаете.

– Матиас Барриер? – При утвердительном кивке он шумно выдохнул и начал качать головой, будто не мог смириться. – Хотел бы сказать, что не верю. – Слова давались с трудом. – Но боюсь, если вы обвиняете – значит, уверены.

– Довольно уверены. Ещё остались вопросы, но уже подтверждено, что он подкупил министра и нескольких чиновников, чтобы устранить испанцев, представивших проект иорданскому правительству.

– И те испанцы не подали жалобу?

– Этого пока не знаем. Даже не выяснили, кто они. Я оставил в Иордании Индро Карневалли – возможно, моего лучшего сотрудника – чтобы выяснить это, и предупредил офис в Мадриде. Думаю, через пару дней мы уже будем знать.

Ромен Лакруа долго сидел в раздумьях, опустив голову и всё ещё держась за руку жены. Потом отпустил её, взял бокал, осушил его до дна, огляделся, будто ища помощи, и сказал:

– Узнайте, кто они, и я их компенсирую. Я никогда не прикидывался святым, в этом мире тяжело, бизнес есть бизнес, и я не раз кого-то подставлял. Но в таком участвовать – никогда. И не собираюсь это принимать. – Он снова посмотрел на жену: – Прости, дорогая. Жаль, что ты узнала об этом таким образом. Но я и правда ничего не знал.

– И я тебе верю.

– Спасибо. Но теперь меня беспокоит: зачем Матиас это сделал? Почему не попытался договориться с испанцами? Мы бы точно нашли общий язык.

– Если ты, знавший его с детства, этого не знаешь – не думаю, что кто-то другой сможет объяснить, – заметила венесуэлка. – Мы не ладили и не сказали друг другу за всю жизнь и десятка фраз.

– Что ты хочешь этим сказать?

– О, да брось, дорогой, не будь ребёнком! – возразила она в необычном для себя тоне. – Ты прекрасно знаешь, что Матиас Барриер меня ненавидел.

–Не понимаю, почему я должен тебя ненавидеть. Он был моим лучшим другом и прекрасно знал, что я тебя обожаю.

–Такой ты проницательный в одних вещах и такой «тупица» в других! – резко парировала Наима Фонсека, не проявив ни капли сочувствия. – Твой «дорогой друг» Матиас Баррьер знал, что с того самого дня, как мы поженились, он перестаёт оказывать на тебя то влияние, которое всегда имел. Он понял, что, по сути, я – женщина «очень крутая», как говорят у меня на родине, и мной не получится управлять так, как он управлял бедной Мадлен, которая жила в каком-то своём мире. Мы никогда не говорили об этом, и не стоило бы, ведь он мёртв, но раз уж речь зашла, объясню тебе: ты всегда был начальником, но на деле он считал тебя своей собственностью.

–Не понимаю, о чём ты говоришь.

–Прекрасно понимаешь, – спокойно возразила жена. – Может, это и должно было остаться между нами, но лучше уж всё прояснить. Ты ведь сам знаешь, что Матиас Баррьер был мерзавцем, но тебе было удобно, что он расчищал тебе дорогу. Проблема в том, что когда ты пускаешь всё на самотёк, происходят такие вот вещи.

–Ты хочешь сказать, что это я виноват?

–Не в действиях, но в бездействии, потому что твой долг как президента был – держать его на коротком поводке, ведь ты знал его штучки с тех пор, как он ещё в штаны писал.

–Может быть, ты права.

–Не «может быть», а точно права.

Ромен Лакруа взглянул на