Мы все виноваты - Альберто Васкес-Фигероа

–Большинство людей думают, что она глупая, но, по правде говоря, когда я только выхожу в путь, Наима уже возвращается обратно. И она права, так её. Правильно говорит: надо признать, Матиас был слишком конфликтным типом, и никогда не было ясно, что у него на уме.

–Мне кажется, он всегда хотел быть тобой, – заметил дубайец.

–Какая чепуха! – возразил его друг. – Мы ещё в детстве были абсолютно разными.

–Различие не исключает желания быть похожим. Напротив, может даже усилить его. Но я согласен с Наимой – тебе было удобно, что он играл в Макиавелли, пока ты строил из себя прекрасного принца. Проблема в том, что теперь пришло время расплачиваться.

–Если это моя вина – расплачусь. Я настаиваю: мы компенсируем этим испанцам весь нанесённый вред.

–Боюсь, дело не в деньгах, – вмешался Гаэтано Дердерян. – Возможно, то, что мог натворить Баррьер, не решается даже чеком с множеством нулей.

–Вы намекаете, что эти испанцы стоят за всем, что происходило в последнее время?

–Пока рано делать выводы, – спокойно ответил бразилец. – Но я не могу не задаться вопросом: как бы я отреагировал, если бы кто-то очень влиятельный украл мою блестящую идею и стал бы по всему миру хвастаться, что собирается сделать из неё величайшее инженерное чудо века?

–Я бы отомстил любой ценой. – Логично, не так ли?

–Но я ни в чём не виноват!

–А они об этом не знают. Если всё так, как я предполагаю (а пока это всего лишь догадки, которые могут не соответствовать истине), то вполне естественно, что пострадавшие будут считать главным виновником видимую голову, ведь им неизвестно, как и нам было неизвестно, что Матиас Баррьер действовал по собственной инициативе.

–Тогда постарайтесь донести до них правду, не жалея средств. Я публично попрошу прощения, отдам им все лавры за идею и заплачу столько, сколько попросят.

–Всё это было бы прекрасно, если бы не было уже слишком поздно. Кто воскресит мёртвых? Кто вернёт Ширин Шами её мужа?

–Я не могу отвечать за поступки мертвеца, пусть даже он был мне другом и партнёром, – возразил француз. – Всё, что я могу – это попытаться всё исправить в пределах своих сил. – Он резко встал. – А теперь пойду спать. Завтра у меня тяжёлый день.

Он был прав: завтрашний день, последнее воскресенье мая, уже полвека был самым напряжённым в жизни жителей Монако.

Светлый и обычно спокойный город, нависающий над морем, где никто не решается даже посигналить или ехать на мотоцикле без глушителя, на несколько часов превращался в хаотичное, шумное, зловонное и опасное место. С десяток ревущих болидов, наполняя воздух мерзким запахом керосина, носились по узким извилистым улочкам, предназначенным скорее для вечерних прогулок пожилых миллионеров, чем для обгонов на скорости более двухсот километров в час.

С самого рассвета Ромен Лакруа уже был в ярком комбинезоне с логотипом ASO на спине и носился по боксам, как восторженный ребёнок с новой игрушкой, мешая настоящим механикам, занятым подготовкой к трудной гонке.

Он был назойлив, как заноза, но терпели – всё-таки он был хозяином.

За полчаса до старта он пересёк набережную, поднялся на свою роскошную яхту, принял душ, кое-как перекусил, поцеловал жену, загоравшую на верхней палубе, и поспешно вернулся на своё место – будто его присутствие на финише было жизненно необходимо.

Когда шум стал невыносимым, словно над княжеством кружил рой разъярённых гигантских пчёл, на палубе появился Гаэтано Дердерян, будто восставший из могилы.

–Не выношу! – пробормотал он. – Этот грохот меня убивает.

Наима Фонсека жестом пригласила его сесть рядом в шезлонг и заметила:

–Расслабьтесь! Один раз в год немного шума никому не повредит.

–Немного? – возмутился пернамбуканец. – Это безумие! Как самбадром на карнавале в Рио, только без мулаток.

–Когда меня выбрали, меня пригласили на карнавал в Рио. И, честно говоря, мне тоже показалось это безумием.

–Что чувствует женщина, когда жюри признаёт её самой красивой в мире?

Венесуэлка посмотрела на него с недоумением, будто ей было трудно поверить, что он задал такой вопрос.

–Кто вообще может верить в такую чепуху? – ответила она. – Трое судей не голосовали за меня – значит, даже в таком маленьком составе меня не считали лучшей. Это просто бизнес и полнейшая глупость, хотя, признаю, это вытащило меня из нищеты. Без той витрины я, возможно, до сих пор была бы одной из тех девиц, что шатаются по проспекту Урданета.

–Как вы можете так говорить? – возмутился Гаэтано. – Женщина как вы…

Она подняла палец, прерывая его.

–Улицы Каракаса полны таких, как я. Как и улицы сотен других городов мира. Безграмотные девчонки, которых в юности трогали и даже насиловали десятки мужчин, и которым никто не даёт шанса уйти с этих улиц. Это несправедливо. Несправедливо, что просто потому, что я случайно вытерла стекло пьяного фотографа, я сейчас здесь, а они – всё ещё там.

–Так всё и началось? Из-за пьяного фотографа?

–Именно. Он забрал меня с улицы, когда мне было лет двенадцать – точно не знаю, ведь я никогда не знала своего возраста. Меня не зарегистрировали при рождении.

–Не верится!

–Видно, вы никогда не были в «ранчитос» на холмах Каракаса. Там люди рождаются и умирают, и никто об этом не знает. Я всегда звалась Наимой, но мой отец, венгр, который умер от пьянства и которого я даже не знала, не захотел дать мне свою фамилию. Фонсека появилась позже, когда тот фотограф, тоже алкоголик, решил меня усыновить после смерти моей матери.

–Благородный поступок.

–Благороднее было бы жениться, ведь он уже был её любовником. Но он сказал, что если женится, то не сможет выставить меня на конкурс, а это было для него важнее. – Она широким жестом указала на город и порт, полный роскошных яхт: – И вот я здесь, загораю в центре мира на палубе яхты с бассейном. – В её голосе прозвучала то ли горечь, то ли ирония: – Разве может быть что-то более претенциозное и нелепое, чем яхта с бассейном?

Гаэтано смотрел на неё заворожённо, всё больше убеждаясь, что чем больше он её слушает и смотрит, тем сильнее влюбляется. В этой женщине было не только совершенное лицо и великолепное тело, но и разум, полный смелых и тревожащих мыслей.

–Вы действительно так думаете об «Аквариусе»? Что он – претенциозная нелепость?

–Разумеется! Топливо на один