Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

Он пробормотал что-то о том, что в данный момент был не готов вкладываться в отношения, поэтому ни в коей мере не претендует на сердце Елены. Микеланджело продолжал недоверчиво качать головой, все еще сомневаясь. Но тем не менее он рассказал инспектору, что видел: как старая Бельтраме разбрасывала по городу листки с написанными в них глупостями про мужчин.

Стуки посмотрел на мальчика в замешательстве: это еще что за история?

— Честное слово! — с жаром выпалил подросток.

Антимама, как такое было возможно?

Инспектор попытался дозвониться до Ландрулли, тот как раз возвращался в полицейский участок вместе с агентом Сперелли. Разговор с Беатриче Бельтраме дал результат: женщина сообщила, что хозяин свинофермы звонил ей, чтобы выразить соболезнования на случай, если выяснится, что найденные на его участке кости принадлежат их родственнице.

— Этот факт вам не кажется странным? — спросили учительницу полицейские агенты.

— Всего лишь трагическое совпадение, — ответила Бельтраме.

По словам Ландрулли, она, казалось, была не особо поражена тем, что случилось с фермером, скорее, удивлена.

— Как ты думаешь, ее удивление было искренним? — несколько раз переспросил полицейского агента инспектор.

Прежде чем уйти, они немного постояли у дома Бельтраме. Как объяснил инспектору Ландрулли — чтобы увидеть, как Беатриче Бельтраме на это отреагирует. Чуть позже агенты увидели, как она вышла из дома и направилась в больницу. Она собиралась навестить хозяина свинофермы, но к нему не пустили врачи.

— Вы не заметили поблизости мальчика? Того, вы его знаете, Микеланджело, с которым мне приходится возиться, чтобы защитить его от не самых лучших проявлений подросткового возраста.

Нет, полицейские агенты его не видели.

Антимама. Значит, Микеланджело все выдумал?

Это был один из тех редких вечеров, когда перед ужином ему требовалось немного коньяка на донышке бокала и шоколадный кубик с ромом. Подумать только: синьора Бельтраме распространяет по городу фотокопии листков из дневника своей дочери. Если, конечно, Микеланджело не насочинял. «От такого всего можно ожидать, — сказал себе Стуки. — В любом случае, завтра стоит послать Сперелли проследить за старой Бельтраме».

Инспектор вздохнул и бросил взгляд на дремавшего на ковре Арго. Соседи поговаривали, что старый Баттистон на днях вернется из больницы домой. Кто-то уже навел порядок в его квартире, и, кажется, старику наняли сиделку-молдаванку, которая будет ухаживать за ним в период реабилитации. «А эта псина спит как ни в чем не бывало», — подумал Стуки. Он понюхал остатки коньяка в бокале и взял сотовый. Инспектор решил позвонить Елене. Что такого она могла сказать своему сыну, чтобы тот отважился предложить ему подобный обмен?

— Алло, Елена…

— Инспектор! Вы знаете, а я как раз собиралась вам звонить. На кактусах появились крохотные бутоны. Так что до цветения осталось совсем чуть-чуть. Вы придете, если я вас приглашу?

— Я? Даже не знаю… Мы сейчас очень заняты с одним расследованием… которое никак не хочет раскрывать нам свои секреты.

— Нет такого расследования, которое смогло бы устоять перед вами, — проговорила Елена.

— Вы мне льстите, — ответил Стуки и одним глотком допил коньяк.

— Ой, какая я глупая! Это же вы мне позвонили! Должно быть, вы хотите сказать мне кое-что по поводу Микеланджело?

— Это так.

— Говорите, я вас слушаю.

Инспектору было неловко об этом спрашивать, но для себя он решил прояснить ситуацию до конца.

— Скажите, вам приходилось говорить обо мне с вашим сыном как-то необычно? — попытался сформулировать свой вопрос Стуки.

— Простите, в каком смысле?

— Ну, не знаю, что-то вроде «Какой милый этот инспектор!»

— Если честно, я вас таким не считаю.

Получай, Стуки! Сам напросился!

— Тогда, может быть, вы говорили каким-то особым тоном?

— Это как?

— «Ты виделся сегодня с инспектором?» — произнес Стуки, растягивая слова и пытаясь скопировать манеру Елены.

— У меня нет привычки разговаривать как влюбленная дурочка.

— Тогда все в порядке. Ваш сын сам все понял.

— Что понял, инспектор? — спросила мама мальчика, но Стуки сделал вид, что не расслышал.

— Очень проницательный мальчишка, нечего сказать.

— Если завтра кактусы зацветут, придете на них взглянуть?

Любовь растворяется в воде. Как сахар и соль. Мы все немного соленые и немного сладкие. Внутри, в глубине. По крайней мере, так говорил мой психоаналитик. А уж он-то считал себя специалистом по душевным глубинам.

Я прозвала его солитером. Это такой ленточный червь, который паразитирует в кишечнике человека. Конечно, вряд ли у кого-то черви вызывают симпатию, а глисты тем более. С гусеницами уже дела обстоят по-другому, потому что мы знаем, что однажды они превратятся в прекрасных бабочек.

Моя первоначальная неприязнь к солитеру была связана с его гонораром: мне бы хотелось, чтобы интеллигентный на вид господин в дымчатых очках находил в беседе с красивой девушкой удовольствие, а не источник дохода. Впрочем, моя антипатия к нему скоро испарилась.

Поначалу солитер слушал меня с некоторым чувством стыда, сидя в кресле за кушеткой, на которой я полулежала. Но вскоре мы стали разговаривать, глядя друг другу в глаза, чтобы потом обсуждать это снова на кушетке, но уже лежа вдвоем.

Ленточный червь представляет собой не что иное, как большую голову и длинный кишечник. И нет никаких сомнений в том, что психоаналитик обладал и тем, и другим. Я бы сказала даже, что его кишечник был просто замечательным, раз он с успехом справлялся с перевариванием всех этих историй, которые поглощались им ртом и сразу же разлагались на составляющие.

Рот, кишечник, квитанция об оплате. Таково было печальное существование ленточного червя до того, как я стала его пациенткой. И таким оно опять сделалось после. Но в течение месяцев интенсивной терапии со мной солитер был счастлив, как никогда. Он ложился на кушетку, зажимал в зубах дорогую сигару, закрывал глаза, и все начинало течь в обратном направлении: от кишечника ко рту.

А я писала и писала черным стержнем в его записной книжке в красной кожаной обложке, переворачивая страницу за страницей и описывая значимые для него женские фигуры: матери, бабушки, сестер и одноклассницы, которая ранила его в самое сердце, не позволив себя поцеловать после того, как пригласила на свой день рождения. Психоаналитик часто говорил о своей матери. Он описывал в мельчайших деталях сцену, повторявшуюся каждое утро: мать медленно спускалась по лестнице дома, будто королева, не обращая ни малейшего внимания на мальчика, словно тот был глупым королевским шутом. Еще психоаналитик рассказывал мне о своей первой любви и о том, что он почувствовал, когда она, поцеловав его на прощание, сообщила, что завтра выходит замуж, и призналась, что всегда лгала ему, потому что взрослая женщина не может быть по-настоящему привязана к восемнадцатилетнему парню. «Так и есть, — заметила я. — Твоя знакомая была права». Но, как считал сам солитер, он всегда слишком верил женщинам, давая им власть над самим собой, и за это дорого поплатился. Потому что нет на свете женщины, которая уважала бы тебя, если ты уважаешь ее. «Бедный ленточный червь, — сказала я. — Тебе попадались только мужчины в женском обличье, а с ними так легко ошибиться».

Психоаналитик курил сигары и носил кожаные подтяжки и дорогие ботинки. Говоря мне все эти вещи, он опорожнял свой кишечник, цвет его лица улучшался, и солитер начинал вспоминать о радостных событиях в его жизни. Он рассказал мне о дне защиты диплома, когда ему пришлось психоанализировать сначала инспектора дорожной полиции, а затем пуделя. Психоаналитик признался, что тот сеанс психоанализа с собакой оказался самым значимым в его карьере: смотреть в преданные собачьи глаза и наблюдать, как пес встряхивал головой и вилял хвостом, оказалось для