Искатель, 2002 № 11 - Журнал «Искатель»

— Открывают хлебало, — отозвался голос глуховатый, но внятный и, похоже, пьяный.

— Шампур, давай поговорим…

— А кто у вас главный?

— Пока я, капитан Оладько. Но скоро приедет прокурор.

Оладько понимал, что его чин для рецидивиста не авторитетен. Но прокурор вряд ли поедет. Леденцов отправился с докладом в Управление, начальник РУВД на совещании, следователь Рябинин выехал на происшествие…

Голос со второго этажа, видимо, усиленный металлической ставней, пал им на уши:

— Пригласите прокурора, он избавит от запора. С прокурором говорить не буду, давай с тобой.

— Тогда выходи.

— Зачем?

— Добровольная сдача…

— Капитан, не упражняйся в хренотени, — перебил Шампур. — Мне и здесь неплохо.

— Так и будешь сидеть?

— А меня не клюет. В доме виски с коньяком и жратвы на год хватит. И патронов навалом, сотню ментов положу.

— Самоходчикова с тобой?

— Куда кот, туда и кошка.

— Взял ее в заложницы?

Шампур гоготнул, как выругался. Потом забренчало толстостенное стекло: Шампур наверняка пил свое виски. Алкоголь и заложница дело осложняли.

— Ну, капитан, начнем? — спросил командир собровцев.

— Как?

— Попробуем взорвать дверь.

Перед началом штурма рекомендуется предпринять отвлекающий маневр. В данном случае какой? Зубы ему заговаривать? Оладько не был специалистом по проблемам штурма. Полагалось вести переговоры, и ведут их профессионалы криминал исты-психологи. А такие опера, как он, могут только все дело испортить.

— Шампур, последний раз предлагаю сдаться. Иначе будем штурмовать. Погубишь и себя, и Самоходчикову.

— Капитан, сдурел? Какой штурм? У меня в бетон рельсы положены. Коттедж можно пробить только при помощи авиации.

— Шампур, ты знаком с современной техникой? Твоя дверь от взрыва вылетит как деревянная.

— А я к двери не подпушу, у меня и автомат, и гранаты.

— Перепил ты, Шампур. Тебя же снайпер достанет в секунду.

Шампур умолк: то ли что обдумывал, то ли принимал очередную дозу, то ли увидел подошедшего снайпера. Оладько выжидал. Звякнул металл на окне, и Шампур открылся. Снайпер подвернул верньер оптического прицела, высчитывая расстояние. Шампур заорал:

— Капитан, штурмовать не имеешь права!

— Это почему же?

— Здесь люди…

— Какие люди?

Шампур пропал. Вместо него появилась Самоходчикова. На фоне серого бетона, в черноте оконного проема ее лицо белело, будто снежное. Она подняла руку и сделала жест, отстраняющий от коттеджа все напасти.

— Капитан, здесь же семья.

— Чья семья?

— С Кавказа: муж, жена и ребенок…

Самоходчикова отпрянула, словно отпрыгнула. Видимо, ее дернул Шампур. Вместо нее возник смуглый мужчина, смотревший вниз молча. Но и он пропал: теперь появилась черноволосая женщина с ребенком на руках. Прижимая его к груди, она нервно и хрипло крикнула:

— Нэ надо стрэлять!

И окно задраилось металлом, как люк подводной лодки.

Сквозь стены звуки с улицы почти не проникали, приемник выключен, семья кавказцев заперта на первом этаже… Тишина, как в зимнем лесу. И холодно, потому что камень летнего тепла в дом не пропускал. Тамара сидела на диване, куталась в теплую кофту и смотрела на окно, словно под ним лежал снег. Мамина молитва, давно забытая, вспомнилась отчетливо и вся, как только что заученная:

— Царица моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятели-це сирых и странных…

Вошел Саша. Качнувшись, он стал у окна, глянул наружу и повернулся к ней. В одной руке фужер, в другой бутылка. Красное ошпаренное лицо, переходящее в красную ошпаренную шею, сорочка, под которой красная ошпаренная грудь, расстегнута нараспашку.

— Что, подруга, взопрела от страха?

— Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощ-ну мя яко странна.

— Дау тебя от страха крыша поехала.

— Обиду мою веси, разреши ту яко вопиши: яко не имам иные помощи разве Тебе…

Он налил половину фужера и начал пить мелкими глотками, не морщась, с лицом бесстрастным, словно делал серьезную работу. Тамара не узнавала его: куда же делся тот, первый, со шрамами, которые можно было ласково поглаживать?

— Тебе, о Богомати, яко да сохранишь мя и покрыеши во веки веков. Аминь.

Спокойной любви не бывает. А любовь с трупами, кровью, выстрелами бывает? Спокойной любви не бывает, а любовь беспокойная требует силы. У нее они кончились, да и были ли? Слабая натура… Невропатолог в больнице про нее сказал, что она гипна-бельна. Значит, поддается гипнозу. Но ведь в любви всегда один гипнотизирует другого?

Где-то высоко дробно застучало, словно по небу рассыпали камешки. Саша бросился в угол и схватил автомат:

— Сволочи, на крышу забрались!

— Саша, не надо!

— А я что? Я обороняюсь.

— Они же убьют и тебя, и нас…

— Но ментов пять я положу.

— Зачем? Ну зачем? Неужели нет выхода?

— Выхода?..

Саша задумался. В груди Тамары екнула надежда: он же умный, деловой, предприимчивый. И разве зря вспомнилась Молитва ко Пресвятой Богородице, которую мама привезла из какого-то Смоленского храма? Вот Саша отложил в сторону автомат… Подошел к ней, сел рядом и прислонился своим нервным плечом к ее плечу.

— Томик, есть выход.

— Я же говорила…

— Ты можешь меня спасти.

— Я? Как?

— Женщин не расстреливают и пожизненное не дают.

— Мне-то за что пожизненное?

— До твоей бестолковки не дошло.

— Нет, понимаю: помогала тебе, тоже в чем-то виновата…

Он плеснул в фужер судорожно и так же выпил. Не пить бы ему больше, а разве об этом попросишь, когда его глаза мутнеют до бессмысленности? К чему сказал о расстреле? Но, когда он ее обнял, Тамаре показалось, что глаза его просветлели — лишь блеск остался.

— Томик, за что мне влепят в лоб пулю, за то тебе дадут пять лет общего режима.

— Не понимаю…

— О любви говорю, мать твою, о любви!

— Саша, успокойся.

Тамара провела ладонью по его пылающей щеке, отчего он спросил почти тихим голосом:

— Ты меня любишь?

— Сколько раз повторять…

— Тогда возьми на себя.

— Что взять?

— Хотя бы пару трупов.

Надежду, которая екала в груди, начал разъедать страх. Нет, не тот, который был до сих пор, не боязнь за его жизнь и за свою судьбу… Страх совершенной непоправимой ошибки. Да и страх ли? Каким словом можно выразить то, что еще тяжелее обиды? Он преступник — и с этим она смирилась, — потому что любил ее, но теперь…

— Саша, неужели меня не жалко?

— Отсидишь и выйдешь.

— Мне бы надо тебя ненавидеть, а я люблю…

— Давай по эпизодам. Укол старику ты ведь сделала?

— Нет, не я.

— Не блефуй, а вспомни. Ты же его уколола!

— Разве…

— Вспомнила? А укол Мазину в подвале помнишь?

— Нет.

— Взяла металл и на второй день отвезла в гостиницу своему подельнику Гюнтеру. Разве не так?

— Так.

— «Медвежонка» на даче стибрила и тоже передала Гюнтеру в