Искатель, 2002 № 11 - Журнал «Искатель»

— Так.

— Голубоглазый оперативник в лесу оступился и полетел в яму. Так?

— Так.

— Фальшкупюры им не доказать. Ну, а с трупом артиста Веткина я выкручусь. Допустим, необходимая оборона. Томик, двойника я год искал…

Тамара почти не слушала. Даже граната, которую она сквозь ткань ощущала в кармане его брюк, не трогала и не пугала. Тамара вглядывалась в его лицо. Длинный заточенный нос, узкий подбородок, остренькие скулы… Господи, да у него же морда клином!

— Запомни, тобой командовал и расплачивался Гюнтер. А ты лишь выполняла. Повтори.

— Я проста, как с моста.

— Тварь безмозглая!

Зазвонил мобильник.

После осмотра места происшествия — труп в парадном с двумя пулевыми ранами — у меня, естественно, взъярилась изжога. В буфет к Маше подняться я не успел. Позвонил начальник РУВД и голосом почти елейным, которого у полковника век не было и не должно быть, просил срочно выехать на одно мероприятие. Назвал он его скромненько: побеседовать с одним товарищем…

Коттедж-монстр стоял среди размеченных участков под новое строительство. Я помнил: когда-то здесь посадили деревья и разбили парк. Безвкусные дорогие коттеджи и разномастные домишки садоводств сметали леса и поля, метя все вокруг стихийными свалками. А ведь было…

Мою ностальгию пресек капитан Оладько. Он ввел в курс дела и дал мобильник.

— Шампур окон не открывает. Мы вычислили номер его телефона. Попробуйте, Сергей Георгиевич, а?

Попробовать можно. Я набрал номер, не надеясь на ответ, но он прозвучал, хрипло и пьяно:

— Какая сука бренчит?

— Юрий Казимирович?

— Ага, был Шампуром, а стал Юрием Казимировичем.

— Я в каждом вижу человека.

— Да кто ты?

— Следователь Рябинин.

— Мент?

— Нет, я из прокуратуры.

— Все одно — мусор.

— Юрий Казимирович, поговорить надо.

— Чтобы я дверь открыл?

— Побеседовать о жизни…

В разговоре два источника информации: речь и лицо. Лица я не видел, поэтому вести целенаправленный разговор было непросто.

— Следователь, туфтишь с первых слов… У меня впереди есть жизнь?

— Есть.

— Да ведь расстреляете, падлы!

— Теперь не расстреливают.

— А пожизненное лучше? Парился на шконках и на параше сидел — знаю.

— Но это все-таки жизнь…

— А я смерти не боюсь.

— Животные тоже смерти не боятся, потому что о ней ничего не знают.

— Следователь, я-то знаю…

— Знают те, кого ты убивал. А сам ты уколешь, пальнешь, ударишь — и убежишь. Тебя бы надо в морг сводить. На месте происшествия труп я видел, раздутый, как бегемот, — ткни и вытечет.

— Следователь, к чему ты эту хреновину ботаешь?

— К тому, что жизнь лучше смерти.

По выражению лица Оладько, по взгляду командира собровцев, по шепоту оперативников я видел: они тоже считают, что я хреновину ботаю. Может быть, у психологов есть четкие разработки, о чем говорить с рецидивистом, взявшим заложников. Я же по наитию. Хорошо уже то, что Шампур поддерживает разговор.

— Это, следователь, смотря какая жизнь.

— Юрий Казимирович, жизнь ты не ценишь, потому что не умеешь жить.

— Я-то не умею? Следак, ты существуешь на зарплату деревянных, а у меня долларов, как у олигарха. Самолет могу купить вместе со стюардессами. У тебя, небось, супруга толстая и старая. Я имел телок любой национальности. Каракалпачка была, индуска, из Парижу была мамзель с двумя влагалищами… У меня были девки, у которых что нижнее белье, что кожа — атлас. Ты, небось, ешь суп да котлеты… Я могу пить натуральный коньяк «Наполеон», а могу налить себе фужер «Шанели номер девятнадцать»; могу воблу жрать, а могу пойти в японский ресторан «Ероно-таки»; могу курить «Парламент», а могу «Винстон»… Подожди, следователь, сделаю глоток.

Я подождал. Собровцам ждать надоело, и командир предложил оригинальный план: с крыши пустить газ в каминную вытяжную трубу. Все уснут. А ребенок? Были и другие варианты: взорвать окно, дверь… А ребенок? И главное, мы не знали, начнет ли Шампур отстреливаться.

— Следователь, трави дальше свою хиромантию…

— Юрий Казимирович, смысл жизни заключается не в том, что ты перечислил.

— Какой смысл? Страна не карачках стоит перед Западом и денег просит. И каждый хочет срубить бабки, доллары.

— Люди разные есть.

— Следак, а ведь ты лох.

— Верю в лучшее.

— Следак, ты лох в натуре: такого братана, как я, хочешь уговорить.

— Да, Юрий Казимирович, мои слова рассчитаны на умного человека.

— Хочешь сказать, что я дурак?

— По-моему, умный человек не способен на жестокость.

— Все братаны — дураки?

— Злоба, жадность, пьянство, несправедливость и так далее— от непонимания смысла жизни. А почему не понимают? От глупости.

— Мыслишка, как между ног шишка.

— По-моему, зла в мире нет, а есть глупость.

— А ты первый дурак. Гонишь туфту человеку, которому гнить в камере до смерти.

— Юрий Казимирович, а тебе известно, что после двадцати лет отсидки пожизнинник имеет право обратиться с просьбой о помиловании и она будет рассмотрена?

— Мать твою наизнанку! Да через двадцать лет мне будет полтинник; какая жизнь?

— Мне пятьдесят. Прекрасный возраст, Юрий Казимирович. Давай мне сейчас тридцать, не возьму.

— Все менты — гниды! Говоришь со мной за жизнь, а твои сотоварищи налет готовят.

Сотоварищи готовились. Привезли две раздвижные металлические лестницы. У стены за углом стояли гигантские стальные крючья. Лежал смотанный трос с каким-то блоком. Подкатил небольшой трактор, видимо, дергать этот трос, уцепленный за оконную раму. По крыше ползли собровцы.

— Юрий Казимирович, приходится, если ты добровольно не хочешь…

— Следок, ничего у вас не выйдет.

— Почему же?

— Если примените силу, я перестреляю всех заложников.

— Сволочь ты поганая! — не вытерпел я.

Душевная беседа кончилась. Следователю, который ведет дело преступника и который видел его жертвы — видел трупы, — нравоучительные разговоры не под силу. Не вышло из меня переговорщика. В моем арсенале оставались одни угрозы. Но чем можно запугать убийцу, обреченного на пожизненный срок?

Я считал, что Шампур разговор прекратит. Неожиданно для меня, он расхохотался и трубку’не бросил:

— Что, следак, нервы не выдержали?

— Не выдержали. Своей жизнью можешь распоряжаться, но зачем губить еще четверых? Зачем губить ребенка?

— У меня выхода нет.

— У тебя совести мало.

— Следак, совести нет вообще. Выдумка коммуняков.

— Даже у тебя она есть.

— Туфту не гони…

— Я докажу. Ты ведь смерти не боишься?

— Никого не боюсь.

— Кроме совести. Пьешь, наверное, не первые сутки. А почему?

— Потому что выпить охота.

— Нет, Шампур, совесть ты заливаешь алкоголем.

Видимо, его дергали. Какая-то возня. Не то мебель двигали, не то двери запирали. Говор непонятный, далекий, скорее всего, в другой комнате. Зато бульканье жидкости отчетливое, словно лил он свое виски прямо на мобильник. Выпил, чмокнул и мне сообщил:

— Градусов сорок пять.

— Шампур,