Огоньки на воде - Тесса Морис-Судзуки

годов. Мистер Ватанабе сидел за массивным письменным столом из красного дерева, на котором стоял старомодный латунный телефон и зеленая спираль от комаров, над кончиком которой поднималась тонкая струйка едкого дыма. На стене висели официальные фотографии основателей юридической фирмы и календарь трехлетней давности, а аромат антикомариного зелья смешивался с запахом застарелой пыли и ветхой бумаги.

Сам господин Ватанабе идеально соответствовал обстановке. Пожилой господин с длинным, худым лицом, впалые щеки гробовщика, лысина с несколькими седыми прядями, на кончике носа – очки полумесяцем. Но в глазах светилась искринка. Приятельница Элли по университету уверяла ее, что Ватанабе – один из самых толковых адвокатов в области семейного права.

Адвокат просмотрел рекомендательное письмо мистера Огири, время от времени удовлетворенно кивая.

– Прекрасно! – воскликнул он, дочитав до конца. – Это нам очень пригодится.

Он достал еще один лист бумаги и стал проглядывать список документов для удочерения: свидетельства о рождении (проблема для Элли, но не для Фергюса, родившегося в Глазго), свидетельство о браке, письмо от работодателей Фергюса, их паспорта. С таким трудом полученный британский паспорт сопровождал Элли повсюду. Поскольку ее отец был иностранец, она не имела права на место в японском семейном реестре матери, и пришлось вести сложные переговоры с Британской миссией по связям в Токио, чтобы ее признали британской подданной. Иногда она беспокоилась: что будет, когда оккупация союзников закончится и они с Фергюсом станут двумя иностранцами в стране ее матери – «страна матери» – можно ли так сказать? – с журналистским удостоверением Фергюса, как единственным документом, дающим право находиться в Токио. По крайней мере, пока ее солидный британский паспорт с золотым тиснением на черной обложке казался относительно надежной гарантией безопасности.

– Как я понимаю, в обозримом будущем вы планируете жить в Японии, – сказал мистер Ватанабе. Они кивнули. – И у вас никогда не было проблем с законом? – продолжил адвокат. – Никаких мелких проступков, которые могли бы вызвать подозрения?

– Ничего. Если, конечно, не считать банка, который я ограбил на прошлой неделе, – пошутил Фергюс. Элли подумала о Кене. Вдруг у ее брата были неприятности с полицией? Вряд ли он стал бы ей об этом рассказывать. Оставалось только надеяться, что проверка семейным судом ее морального облика не распространится на других членов ее семьи.

– Это важно, – сказал Ватанабе, оставив шутку Фергюса без внимания. Проницательные глаза адвоката смотрели на них поверх очков. – Сами знаете, что здесь творится. Свою невиновность надо доказать, иначе – виновен. В таком деле у суда много полномочий, так что даже намек на что-нибудь неподобающее – и ваши шансы сведутся к нулю. Но, – продолжил он, – у вас явно прочные позиции: муж с хорошо оплачиваемой работой, жена с родственными связями в Японии, и лучшая рекомендация от лучшего доверителя.

После встречи с Ватанабе Фергюс отправился в пресс-клуб, писать статью о господине Огири и его взгляде на будущее Японии, а Элли вернулась домой. Лето было в самом разгаре – это время года было для нее самым утомительным. Горный воздух Бандунга и сухая летняя жара Татуры не казались ей такими изнурительными, как августовский Токио. Небо заметно потемнело. Стало трудно дышать. Казалось, влажная атмосфера заряжена электричеством – вот бы разразилась гроза, чтобы хоть немного посвежело. Но, несмотря на сырую погоду, поднимаясь по холму к Атагояме, Элли была полна оптимизма, может быть, впервые после апрельской встречи с мадам Савадой. Ей не терпелось снова увидеть Майю, но она обещала себе подождать, пока не будет решен вопрос с попечительством, раньше в детский дом в Ойсо она не поедет. И вот наконец она почувствовала, что процесс удочерения продвигается и можно позволить себе второй визит.

Открыв входную дверь, она увидела, что принесли почту. На коврике лежал белый конверт. Адрес был написан зелеными чернилами по-японски, за исключением имени Фергюса – внизу стояли ровные латинские буквы. Над плотно запечатанным клапаном конверта отправитель написал не свои имя и адрес, а просто большую букву «В». Сердце Элли екнуло. Вида до сих пор не ответила на записку, которую Элли оставила больше недели назад, а теперь, похоже, поэтесса снова хочет связаться с Фергюсом. Не удержавшись, Элли посмотрела на почтовый штемпель и увидела: письмо было отправлено двумя днями ранее в Хонго, видимо из почтового отделения напротив дома Виды. В какую игру играет Вида: то исчезает, то снова появляется, слабые попытки Элли связаться с ней игнорирует, зато пишет Фергюсу?

Ее размышления прервал звон колокольчика над входом в дом. Она повернулась, слегка озадаченная. Ее ученики-подростки должны прийти на урок английского после обеда, но только через сорок минут. Она открыла дверь – и оказалась лицом к лицу с Кеном.

Первое впечатление: после их последней встречи брат как-то неопределенно, но очевидно изменился. Похудел, лицо заострилось, под глазами темные круги. Волосы, раньше коротко подстриженные, стали длиннее, по последней моде откинуты со лба. Инстинктивно потянувшись обнять брата, она учуяла сильный запах бриллиантина.

– Где ты пропадал? – воскликнула она сердито, но с облегчением. – Я тебя обыскалась!

– Извини. – Кен был непривычно подавлен. – Я переехал в Йокогаму. Так лучше для бизнеса. Друг передал записку, которую ты оставила в «Мулен руж». Как мама? Плохо дело?

– Все очень серьезно, Кен. Боюсь, она не выкарабкается. Пока она в сознании. Если приедешь, она тебя узнает и будет безмерно счастлива. Но она очень слаба. Поддерживать разговор почти не может. Врачи говорят, что они делают все возможное и она может прожить еще месяца три, а то и больше, но надежды на выздоровление нет.

Кен опустился на стул в передней комнате.

– Я… не знаю, что сказать, – пробормотал он. – Очень жаль.

– Бедная мама, – вздохнула Элли, – так несправедливо, ведь на ее долю столько всего выпало. По крайней мере, кажется, от сильных болей не страдает. Стараюсь навещать ее почаще. Про тебя она спрашивает при каждой встрече, а я не знаю, что сказать. Надо было сообщить, что переехал, – продолжила она, не в силах скрыть раздражение в голосе. Она отвернулась, чтобы поставить на плиту чайник. – Чем занимаешься в последнее время? – спросила она.

– Открыл бизнес с одним парнем в Йокогаме. Транспорт. Что-то в этом роде.

Элли отметила, что после их последней встречи его речь стала более американской. Он не спросил, как дела у нее и Фергюса, был раздражен и словно не в своей тарелке.

За чаем она достала свою потрепанную карту и показала Кену, как добраться до больницы в Цукидзи.

– Поезжай к маме сегодня же, прямо сейчас, – велела она. – Еще есть время, чтобы навестить ее сегодня. В палату пускают до пяти. В любом случае сейчас у меня мало времени. В четыре придут ученики заниматься английским, мне