Огоньки на воде - Тесса Морис-Судзуки

карпами, возле святилища на вершине Атагоямы, и снова передают какие-то документы. Он даже пошел к пруду и недолго там посидел, наблюдая, как пестрые карпы толкают друг друга под поверхностью воды, ожидая кормежки. Дзюн старался запомнить эту сцену во всех подробностях, просто чтобы потом убедительно ее описать, если Гото начнет выпытывать детали.

Но вернувшись в клуб «Зеро» с подробными записями об этой выдуманной встрече, он увидел, что Гото сидит за столом в столовой и тупо смотрит в пространство. Когда Дзюн вошел, Гото окинул его быстрым взглядом, но о дневных достижениях даже не спросил. Только бросил:

– Привет, Камия. Планы изменились. Больше следить за Лисой не нужно. Задание отменяется. Теперь этой работой займется другой.

Дзюна охватила паника. Неужели Гото узнал о его придуманных донесениях? Мозг метался в поисках оправданий, объяснений. Но взрыва гнева или сарказма не последовало. Сержант был скорее задумчив, нежели сердит.

– А в чем дело? – пролепетал Дзюн. – Я что-то сделал не так?

– Нет, – равнодушно ответил Гото. – Видимо, этим делом займется другая организация. У друга полковника к этой женщине возник свой интерес. Вот такие у нас дела.

– Ясно… И кто теперь будет за ней наблюдать?

Гото поморщился, будто надкусил кислую сливу, холодно посмотрел на Дзюна и только потом ответил:

– Не знаю, а если бы и знал, хрен бы тебе сказал. Ты делай, что тебе говорят, помни об этом. Хватит лезть с вопросами. А за миссис Раскин можешь следить. Она нам пока еще интересна.

Глава 14

К концу июля из-за просьбы Теда Корниша Элли стала мучить совесть. Она знала, что надо встретиться с Видой, но выступать с инициативой ей было неловко. Что она скажет, когда они встретятся? «Меня попросили присмотреть за вами»? «Я с подозрением отношусь к вашим отношениям с моим мужем»? Прикинется, что вдруг загорелась изучением эсперанто?

Тем временем ей позвонили из больницы и сказали, что состояние матери ухудшилось. Элли отчаянно пыталась связаться со своим братом Кеном, но тот – вот незадача – съехал с квартиры, не потрудившись ни связаться с ней, ни оставить новый адрес. Ей пришлось тащиться до самого Роппонги и бродить по сомнительным барам, пока она не нашла заведение под названием «Мулен руж», где Кен, насколько она знала, был завсегдатаем. Она оставила бармену записку с просьбой передать ее Кену, когда тот явится в следующий раз, но понятия не имела, дойдет до него записка или нет. Она пыталась ходить в больницу каждый день, но это было не так просто. Мама часто спала, когда она приходила, а даже если просыпалась, выглядела слишком растерянной и слабой – ее хватало лишь на то, чтобы вяло улыбнуться и пробормотать Элли несколько слов.

В конце концов к действию Элли побудил конверт с фотографиями. Фергюс конверт открыл, снимки посмотрел, но ничего не сказал, так и оставив их лежать на столе в гостиной, хотя Элли не раз ему напоминала, что Вида просила его вернуть снимки как можно быстрее. Через десять дней после отъезда Теда в Штаты пакет все еще лежал на столе, и, когда Элли указала на него Фергюсу, он удивил ее, сказав, что связаться с Видой в последнее время он просто не мог. Тогда Элли достала лист бумаги, на котором Тед раньше записал адрес Виды и даже нарисовал, где именно находится ее дом, – и отправилась в сторону Токийского университета.

Найти улицу оказалось несложно – она шла прямо вдоль университетского кампуса в сторону Уэно. Элли легко нашла и неприметное бетонное здание, выкрашенное в коричневый цвет, где жила Вида, напротив почтового отделения и обшарпанного кафе. Странно, подумала Элли, дом совершенно безликий, а в нем живет такая яркая личность. Она вспомнила слова Теда Корниша: у Виды много знакомых, но настоящих друзей почти нет. Неужели все ее друзья остались в Китае? Или она из тех вечных одиночек, которые всегда держатся особняком?

Рядом с входной дверью здания висели три звонка – нижняя кнопка без надписи, у второй безо всяких пояснений было написано «Контора Номуры», а верхняя кнопка была помечена художественной визиткой Виды с чуть загнутым уголком. Элли нажала нужную кнопку, подождала. Внутри было тихо, и она не могла понять, работает звонок или нет. Она отошла к улице и посмотрела на окна здания. Вида жила наверху, окна были затянуты бумажными занавесками. Никаких признаков жизни в здании Элли не обнаружила.

Стоит ли ждать? Возможно, Вида куда-то ненадолго отлучилась и вот-вот вернется. Подождать ее можно было разве что в кафе через дорогу, но вид у него был такой непривлекательный, что заходить туда Элли не хотелось. Можно опустить пакет с фотографиями в почтовый ящик, но в здании только одна щель для писем на входной двери – нельзя допустить, чтобы фотографии Китая военного времени оказались на коврике у двери, где их мог подобрать кто угодно.

Постояв в нерешительности минут пять, Элли положила конверт обратно в сумочку и, вырвав страничку из своего ежедневника, черкнула Виде записку, предлагая встретиться где-нибудь на следующей неделе. Она указала свой адрес, номер телефона и сунула записку в щель на двери.

На следующей неделе, так и не получив ответа, по дороге на встречу с адвокатом – обсудить вопрос об удочерении – она решила сделать крюк и пройти мимо дома Виды, но он выглядел таким же тихим и неуютным, как несколько дней назад. Она позвонила в дверь только один раз и продолжила путь. Ей стало легче – удалось избежать напряженного разговора с Видой о мировой политике или личных делах поэтессы. Но осталось чувство вины – данное Теду обещание она не выполнила.

«Во всяком случае, – подумала она, – я честно старалась».

* * *

– Маленький подарок для тебя, милашка, – сказал Фергюс, появившись у входа в контору их адвоката, красный и запыхавшийся. С триумфальным видом он размахивал листком бумаги и, как ни странно, на запланированную встречу с мистером Ватанабе опоздал меньше чем на десять минут. «Милашка» – это была их личная шутка. На Рождество Элли подарила Фергюсу пластинку с мюзиклом «Юг Тихого океана», и, когда они впервые слушали ее, она, закатив глаза, запела, подражая слащавому веселью Мэри Мартин: «Мне так весело с милашкой». И теперь Фергюс поддразнивал ее «милашкой», когда был особенно доволен собой. В руке он держал долгожданное письмо от мистера Огири, полное восторженных отзывов о моральном облике Раскиных, их положении в обществе и выражавшее безоговорочную поддержку их планов по удочерению.

Адвокатская контора выглядела так, будто не менялась с 1920-х