Обманщики - Джон Мастерс

завернулись в тонкие домотканые одеяла, которые каждый нес на плече. Звуки лагеря стихли и усилились еще дважды, когда группы путешественников вернулись из города, распевая песни и крича. Наваб вошел пьяным. Они слышали, как он выкрикивал непристойную песню, пока его сварливый слуга пытался уложить его спать в палатке. Они услышали пронзительную, короткую занавесную лекцию и узнали тем самым, что с ним в дороге находятся по крайней мере две жены наваба. Наконец все затихло, и Уильям впал в прерывистую задумчивость.

Ему нравилась шероховатость одеяла под подбородком. Эта жизнь была для него реальной и полной; за последние несколько дней он стал частью дороги, такой же на месте, как ее придорожные деревья и бродячие нищие. Сама дорога двигалась, неся его вперед, разворачивая гобелен с изображением Индии, опережая пыльные, свинцовые листы бумаги, которые нагружали его в кабинете. Здесь, на дороге, он знал людей, знал себя и был полноценным человеком. Он был бы счастлив провести остаток своей жизни в дороге.

Он подумал о Марии и дочери, которую она собиралась ему родить, и беспокойно перевернулся. Он был здесь не для того, чтобы наслаждаться дорогой, а для того, чтобы искать Обманщиков, которые ею правили.

На последних, окутанных туманом границах сознания он увидел дерево над головой, нагруженное качающимися телами, и одно из них было его собственным. С высоты ветки он посмотрел вниз. Он мягко покачнулся, и земля расширилась под его глазами, и просторная полнота силы наполнила его и пульсировала в его свисающих запястьях. Петля не повредила ему шею. Он был великим человеком, и все путешественники, проходившие внизу, смотрели на него как на человека и кланялись ему.

Он проснулся от вздрагивания и тихого крика в горле. Голос пробормотал ему на ухо: «Лежи спокойно. Это действительно Гопал? После всех этих лет? Меня зовут Худа Бакш, сейчас я участник группы Jemadar. Смотри!»

Уильям взглянул во мраке на очертания худого лица и маленькой темной бороды. Он автоматически поднял руки и сказал: «Мой друг!» и отчаянно надеялся, что Хусейн что-нибудь скажет. Джемадар наклонился и обнял его, пока он лежал, прижимая бороду к лицу Уильяма справа и слева. Вильгельм перевернулся, и Джемадар лег рядом с ним, держась за одну из его рук. Хусейн не говорил.

Джемадар сказал: «Двенадцать лет, не так ли? А ты был молодым человеком. Что с тобой случилось?»

Уильям облизнул губы. «Давайте поговорим в дороге, когда появится возможность. Нам так много нужно помнить». Он сжал пальцы Джемадара. «Но расскажите нам, как обстоят дела здесь, чтобы мы могли сыграть свою роль».

«Ты прав, как обычно. У тебя всегда была здравая голова». Белые зубы Джемадара сверкали в трех дюймах от лица Уильяма. «Присутствовать. Я — Джемадар группы. Пироо покупает сахар. Ясин Хан — священник. Они наши офицеры. У нас смешанная индуистская и мусульманская публика. В этом лагере нас сейчас девять человек и одиннадцать свекловиков…»

Джемадар говорил быстро, используя много слов на родном языке Обманщиков». Уильям понял большую часть сказанного, но не все. После отъезда из Мадхьи Хусейн разговаривал с ним в основном на этом языке. А свекла был чужаком, обычным человеком, кем угодно, только не Обманщиком; точно так же, как упоминание Ясином Ханом «товара» в закусочной означало «путешественников».

Джемадар продолжил: «На дороге впереди нас еще четверо, которых мы обгоним послезавтра. И еще шесть отстают. Я высаживаю одного из мужчин, чтобы сказать этим шестерым, чтобы они двигались быстрее, чтобы они тоже подошли к нам послезавтра — кроме посланника, конечно. Он не должен появляться снова. С вами двумя получится двадцать один за работу, против одиннадцати. Есть хорошее место для убийств — Джемадар использовал кодовое слово бхил—«по этой дороге два дня» марш отсюда. Может быть, мы сделаем это там. Может быть, на следующий день. Спешить некуда».

Хусейн иногда говорил так, готовя его к тому, что он услышит. Но сама вещь, изложенная деловыми предложениями, охладила землю под одеялом Уильяма и высушила его губы. Он пробормотал: «Все ясно».

Джемадар сказал: «Ясин рассказал мне о твоем запястье. Ты дашь мне знать, когда снова сможешь работать, не так ли? А как насчет твоего друга здесь?»

Хусейн проснулся. Он сказал: «Душитель, второй класс, девятнадцать экспедиций, семьдесят четыре, годный к службе».

«Хороший». Джемадар поднялся и наклонился над Уильямом. «Клянусь нашей Кали, я рада тебя видеть! В этом сезоне в воздухе витает катастрофа. До меня дошел слух, что две группы, направлявшиеся на юг на встречу, потеряли кирки». Он вздрогнул, сжал руку Уильяма и исчез.

Хусейн пробормотал: «Ты хорошо это пережил. И теперь ты Гопал!»

Уильям полностью натянул одеяло на голову по-индийски. Удушающий холод под ним закупорил ему горло.

Многочисленные намеки Хусейна на демона за занавеской начали обретать форму. Пока ясности не было. Слова были неясными, не произносились при дневном свете. Но правда была не в ясности. Правда заключалась в бородатом человеке, лежащем рядом с ним в темноте и шепчущем о смерти на старом, тайном языке.

Хусейн хорошо знал язык. Он был Обманщиком — «девятнадцать экспедиций, семьдесят четыре» Семьдесят четыре? Семьдесят четыре. Уильям скрежетал зубами. Невозможно было понять Хусейна или доверять ему. Или не доверять ему.

Биту—обычный человек, следовательно, тот, кто вот-вот умрет. Он начал думать о человеке с больными чреслами, который восхищался молодой блудницей в окне. Он показался мне приятным достаточно парень, веселый и не слишком обеспеченный. Если бы он был здесь, он бы вот-вот умер. Наваб, которого Уильям не видел, был здесь и поэтому собирался умереть. Звуки, которые он издавал по возвращении, рисовали его так, что его характер выделялся. Он был молод — судя по его голосу; к счастью, нерелигиозен — или почему он должен был игнорировать повеления своего Пророка и пить крепкое вино? добр к своему народу — угрюмая нота в голосе слуги сменилась отцовской снисходительностью, когда он укладывал своего хозяина спать. И они собирались умереть, хозяин и слуга, убитые Уильямом Сэвиджем.

Он не собирался использовать против них нож, веревку или румал. Он собирался убить их своим голосом, не используя его, чтобы сказать ни слова предупреждения. Тень, брошенная с этого момента на его дух, должно быть, послала ему видение себя висящим на шее. Для путешественников он был такой же Смертью, как и душители. Там, в Мадхье, он думал об этом, но это не соответствовало его ожиданиям. Это была Смерть. Что поняла Мэри — все или ничего?

«Банда из шести убийц…» Шестеро? Он