Обманщики - Джон Мастерс

вспомнил тихий смех Хусейна и подавил стон от собственной глупости. Он был настолько мощным, что для его подавления потребовался бы эскадрон кавалерии. Больше — несколько эскадрилий. И эскадрильи ничего не могли сделать, если шпион не видел всего, не помнил и не направлял их.

Дрожа от трехчасового холода, в нем усилилось желание выбежать в рощу и крикнуть: «Спасайтесь! Эти люди — убийцы!»

Но он не знал, за исключением трех офицеров — Джемадара Худы Бакша, Ясина Хана и Пироо—, кто из них будет убийцами, а кто жертвами. Если бы он кричал, все бы кричали и все бежали. The свеклы бежали, но им не удалось избежать смерти, потому что она была везде — четыре впереди, шесть позади, сколько еще впереди? — и он сам.

Он не мог усидеть на месте, несмотря на пронзительную интенсивность своих мыслей, а листья и крошечные веточки трещали под ним, когда он беспокойно двигался. Хусейн пробормотал: «Лежи спокойно, дурак!»

Этот эпитет его задел. Он был дураком и не мог себе этого позволить. Он должен ожесточить свое сердце. Сегодня вечером ему придется нести в голове то, чему он научился. Завтра он попадет на тонкие, как вода, листы бумаги в его книжке. Раз в неделю он закапывал бумаги под деревом и отмечал ствол. Там будет все — имена, подробные описания, прошлые истории и планы на будущее, пройденные маршруты, методы работы. Под отмеченными деревьями лежало бы такое множество доказательств, что никто, ни г-н Уилсон, ни генерал-губернатор, не могли бы их игнорировать. Никто больше никогда не назовет его дураком.

В Мадхье по улицам мерцали бесчисленные огни Девали. Шер Дил был мусульманином и не допускал идолопоклоннического освещения самого бунгало, но конюхи, шиномонтажница, садовники и другие слуги оцепили свои покои, крышу и пол и превратили территорию в дымный лабиринт гномьих огней.

В бунгало мистер Уилсон стоял перед камином в гостиной, сложив руки за спиной. В решетке горел бревенчатый огонь, который согревал его. Он скручивал пальцы вместе, сжимая и разжимая их, слегка наклонив голову вперед. Мэри сидела в кресле напротив него, положив на колени кусок шитья.

Мистер Уилсон сказал: «Мэри, ты обещаешь мне, что не знаешь, куда он ушел».

Мэри не подняла глаз. «Я понятия не имею, где он, папочка». Она откусила конец нити и осторожно просунула его через ушко иглы.

«Но — но тебя это, похоже, не волнует».

Она держала голову опущенной. «Мне не все равно, папочка. Мне ведь не обязательно плакать и впадать в истерику, чтобы беспокоиться об этом, не так ли? Это не поможет».

Мистер Уилсон выдвинул руки вперед и с внезапной силой ударил правым кулаком по левой ладони. «Он сумасшедший! Он не был опозорен. Вы слышали, что я сказал — вам не нужно думать, что я не заметил открытую дверь» Он обрел контроль над собой. На мгновение он, казалось, был склонен подчеркнуть, что он агент генерал-губернатора, но он посмотрел на нее, увидел свою дочь и тихо сказал: «Как вы думаете, он покончил с собой?»

Мэри заплакала, когда ее отец изменил тон голоса и не ответил.

Мистер Уилсон покачал тяжелой головой и посмотрел на прекрасные индийские огни, которые так таинственно плыли сквозь сырую ночь, хотя и не двигались. Лицо у него было серое, а глаза устали. После того, как до него дошел невероятный слух, он ехал из Сагтали в три этапа, потопив двух лошадей. Он сказал: «Завтра мы вернемся в Сагтали. Тогда, если ты настаиваешь, ты можешь ждать со мной столько, сколько—до… Бедняга! Я боюсь худшего».

Мэри все еще держала голову опущенной. «Я не приеду в Сагтали, папочка. «Я остаюсь здесь».

Мистер Уилсон снова взорвался. «Это не так! Подумайте о своем ребенке!» Он посмотрел на нее. Никаких признаков беременности не было видно: конечно, не будет—первый ребенок, который должен родиться только через пять месяцев. Теперь она была очень красива. Чтобы решить этот вопрос, он сказал более спокойно: «Вы не можете остаться, потому что я приказал Джорджу Энджелсмиту остаться здесь. Он приедет завтра или на следующий день. Дела Хапы могут подождать нового Коллекционера. Здесь они не могут».

«Я останусь, пока не родится мой ребенок, — тихо сказала Мэри.

«Ты не можешь, Мэри. Не будьте смешными! Что скажут люди, если вы будете жить здесь наедине с Джорджем Энджелсмитом. Твоя бедная мать».

«Я останусь, папочка. Уильям может ожидать, что я буду здесь. Из Мадхьи я не слышу сплетен людей в Сагтали—и мне тоже все равно».

«Но Энджелсмит».

«Мистер Энджелсмит не будет меня беспокоить, — сказала Мэри, деловито шила, игла щелкала по ее напёрстку, ее голова согнулась.

Г-н Уилсон был полон разочарования, которого он не знал с тех пор, как ее мать уехала из Индии умирать. Тогда это было часто и столь же загадочно. Это было как-то связано с женщинами, возможно, с ребенком, и нельзя было ожидать, что он поймет. Сила его личности, сила его должности запутались и стали бесполезными в его руках. Он не сказал больше ни слова, но тяжело вышел из комнаты.

Когда его не стало, игольная рука Мэри перестала уверенно двигаться. Она сидела неподвижно, не двигая ни рукой, ни пальцем, ни головой, ни глазами, казалось, не дышала.

Глава пятнадцатая

Наваб пел через нос, пока ехал, его слабое, красивое лицо менялось с каждым мгновением. Уильям и Хусейн шли вместе, близко к лошади наваба, готовые выполнить его поручения и аплодировать его пению. Роща у Джалпуры лежала в двух шагах позади них, солнце стояло низко слева от них, а дорога впереди извивалась многочисленными каналами через усыпанные камнями травянистые джунгли. С обеих сторон возвышались базальтовые хребты, отодвинутые на небольшое расстояние, поскольку ширина дна долины составляла полмили. Небольшой ручей извивался взад и вперед, сопровождая тропу и путешественников на север. Местами он журчал у тропы, местами бежал по другой стороне долины; на протяжении трехсот или четырехсот ярдов он бежал ровно, медленно и глубоко; затем у разлома он падал с уступа и на протяжении следующих полумили спускался по бурным отмелям, превращая камни в своем ложе в слизисто-коричневые из-за отложений почвы, которую он удерживал во взвешенном состоянии.

Различные группы, пешие и верховые, составлявшие всю группу путешественников, теперь были хорошо рассредоточены. По утрам они отправлялись в путь тесными группами, словно придворные,