Мы все виноваты - Альберто Васкес-Фигероа

–А полиция не может отследить его звонки по оператору? —спросила Наима Фонсека, с интересом выслушавшая длинное объяснение.

–Конечно, дорогая, —ответил её муж. —Но, по правде говоря, я предпочёл бы, чтобы полиция не вмешивалась, если это не абсолютно необходимо. Я хочу по возможности избежать того, чтобы дети Маттиаса, которых я видел новорожденными, узнали, что их отец был негодяем, а может, и убийцей. Мы все ему доверяли, и выставлять его память на всеобщее осуждение – бессмысленно.

–Ты хочешь сказать, что человек, убивший его, а возможно, и Клода Табернье, и ещё кого-то, может остаться безнаказанным?

–Никогда. Гарантирую. В тот день, когда мы узнаем, где он, кто-то тихо к нему наведается и сведёт счёты. Без шума. Ведь формально он давно мёртв.

В янтарных глазах женщины сверкнула вспышка гнева, когда она с явной горечью спросила:

–Так ты всегда решаешь свои дела?

–Нет, дорогая, —терпеливо ответил он. —Обычно я так не поступаю. Я вообще не веду таких дел. —Ромен Лакруа положил руку на её ладонь с выражением глубокой любви. —Ты ведь знаешь, что я не ангел. Часто мне приходится делать вещи, которыми я не горжусь. Но такой уж этот мир – либо ты, либо тебя. Клянусь, в это дело я влез против своей воли и хочу выбраться как можно тише.

–Отправив убийцу к несчастному, которого твой лучший друг и так уже разрушил до основания?

–Он его обманул, да. Но не более. И если каждый, кого кто-то обманет, начнёт мстить – стрелять, топить в Сене – то в мире высоких финансов никого не останется… —Теперь француз обратился к Дердериану: —Разве я не прав?

–Боюсь, что, к сожалению, правы. Хотя вам это должно быть известно лучше, чем мне. —Бразилец помолчал и добавил: —Однако я бы хотел попросить вас об одном.

–О чём?

–Позвольте мне поговорить с этим человеком до того, как его убьют.

–Зачем?

–Может быть, чтобы дать шанс тому, кого разорили, убили его единственную сестру и искалечили его лучшего друга.

–Но он всё равно остаётся угрозой. Никто мне не гарантирует, что он признает, что я тут ни при чём.

–Если он действительно умен – он поймёт свою ошибку, и всё закончится.

–А кто вернёт жизнь Маттиасу, Клоду Табернье или другим? —резко спросил француз. —Ты думаешь, это всё решается дружеским похлопыванием по плечу и просьбой остановиться? —Он сжал руку жены. —Ты так думаешь?

–Я предпочитаю вообще ничего не думать, —с горечью сказала она. —Когда мне было одиннадцать, и я жила в доме, где каждую ночь раздавались крики изнасилованных и зарезанных, я думала, что видела всё. Но теперь понимаю – нет. И что безопасный дом, прочный фундамент и решетки – ничто, если в игру вступает безмерная жадность. Ни Маттиасу не нужно было делать то, что он сделал, ни тебе – то, что ты делаешь. А теперь мы тут, едим чёрную икру и обсуждаем, стоит ли убить несчастного, которого даже не знаем.

–Прости меня.

–Простить бы я и рада. Я ведь искала покоя – и не нашла. И самое страшное – я ещё могла понять бедняков, которых на преступление толкает нищета и невежество. Но я не понимаю, как тех же самых преступлений совершают образованные и богатые.

–Ваша жена права! —необычно серьёзно заметил пернамбуканец. —По правде говоря, она всегда права.

–О, хватит, Дердериан, не трогайте мне нервы! —вскричал Ромен Лакруа, раздражённо ударив кулаком по столу. —Вы – два сапога пара, и вместе сведёте меня с ума. Всё, что нужно Наиме – это чтобы вы её подбодрили, и я боюсь, вы в конце концов поможете ей меня убрать. Знаете ли вы, что она всерьёз собирается убить меня, чтобы раздать моё состояние бедным?

–Она мне кое-что намекала.

–И что вы об этом думаете?

– Как идея – не плоха, хоть и рискованна. Не вижу, как можно осуществить это, не угодив за решётку.

– Рада это слышать, но пока что именно я вас наняла, прошу: если вам придёт в голову способ убить меня безнаказанно – скажите, чтобы я успела лишить вас наследства, прежде чем вы попытаетесь.

Наима Фонсека, слушавшая всё происходящее с видом полной отстранённости, протянула руку, достала из своей миниатюрной сумочки вырезку из газеты и начала читать спокойным голосом:

– «Президент Нигерии Олусегун Обасанджо подтвердил сегодня, что сто пятьдесят детей, незаконно перевозившихся на судне в направлении Габона с целью продажи в рабство, погибли, находясь в водах Западной Африки». – Она подняла взгляд и, уставившись на мужа, продолжила тем же монотонным тоном: – «В прошлом апреле проблема торговли детьми-рабами оказалась в центре внимания сотрудников ООН, которые установили, что детей продают семьи, не имеющие средств их кормить, и что в большинстве случаев они оказываются на плантациях какао в Габоне и Кот-д’Ивуаре, работая в нечеловеческих условиях, или вынуждены заниматься проституцией в разных странах континента и даже Европы». – Венесуэлка аккуратно сложила вырезку и почти агрессивно обратилась к мужу: – Что ты об этом думаешь?

– Что я уже знал, потому что, кажется, весь мир стремится мне об этом напомнить. И я признаю, что это настоящее варварство, за которое в какой-то мере мы все в ответе. – Он развёл руками, словно демонстрируя беспомощность. – Но я не понимаю, почему именно я должен за это расплачиваться жизнью.

– Потому что человек, способный тратить деньги на полную ерунду вроде пяти абсолютно одинаковых кабинетов в пяти разных концах света – якобы ради удобства, чтобы не вспоминать, где что лежит, – в мире, где публикуются такие новости, заслуживает, чтобы его пропустили через мясорубку и продали как начинку для ареп.

– Возможно, ты права, – неожиданно серьёзно ответил муж. – Но всё же я думаю, что не тебе следует превращать меня в фарш для ареп.

Красивая девушка громко фыркнула:

– Это самый тупой разговор в моей жизни! – пробурчала она. – Забудь обо мне.

– Я вот чего не понимаю, и простите, что вмешиваюсь, – неуверенно произнёс Гаэтано Дердериан, – зачем вы всё ещё вместе, если у вас настолько разное мировоззрение?

– Потому что, к несчастью, мы не умеем жить друг без друга, – быстро ответила она. – В этом идиоте мне нравится всё, кроме его навязчивой страсти к деньгам. Единственный способ выбросить его из головы – похоронить.

– А вот тут я тебя обскакал, – заметил муж. – Я уверен, что не забуду тебя даже если ты будешь десять лет под землёй. – Он