Под зонтом Аделаиды - Ромен Пуэртолас

– Я видел вашу фотографию в газете. Адвокат, который душит своего клиента при всем честном народе. Вы знаменитость, представьте себе. Однако эта история с гигантской ящерицей… не перебор, а?

– Почему вы тогда сразу не сказали, что узнали меня?

– Хотел проверить, на что еще способно ваше воображение. Признаюсь, вы были довольно убедительной, и, если бы я не вспомнил вас на фотографии, мог бы и купиться. Наверное, каждый адвокат должен быть немного актером. Вы меня знатно повеселили.

– Вы поступили жестоко.

Он сделал глоток мерзкой анисовой настойки. Я терпеть не могла ее вкус, запах, мужчин, которые это пьют. Ненавидела Кристиана за все, что он собой воплощал. Возможно, он никогда не бил Розу, но он разрушал ее жизнь своим равнодушием, и как знать, не исключено, что это еще хуже, чем побои от мужчины, который тебя любит.

– Что это вас вдруг понесло в Париж? – спросил он, посуровев.

– В Гамбург, – поправила я. – Я искала доказательства невиновности своего клиента. Это моя работа.

– Только не говорите мне, что вы верите в его невиновность!

– У меня нет необходимости верить, чтобы делать свою работу. Но это помогает.

Кристиан усмехнулся и перевел взгляд на дома, проплывавшие за окном вагона.

Мы проезжали через какую-то деревеньку. На такой скорости крыши и кирпичные фасады сливались в одну пеструю красно-белую ленту.

Я собиралась закурить вторую сигарету когда в конце вагона снова открылась дверь и вошел ребенок. Он был один и казался потерянным – наверное, искал свою маму потому что оглядывался и хныкал. К нему наклонилась какая-то дама, обеспокоенная судьбой малыша, но он в этот момент увидел Кристиана, тотчас успокоился и направился к нам решительным, хоть и неуклюжим шагом, вцепился в его колено и сказал: «Папа!»

Я рассматривала лицо ребенка и не верила своим глазам.

Такого просто не могло быть.

На этом лице была написана вся правда о том, что случилось на площади города М. И, увидев его, я в ту же самую секунду поняла, кто на самом деле убил Розу Озёр.

Возможно, это не так уж явно бросалось в глаза, но при внимательном рассмотрении не составляло труда определить, что Эдмон не был белым. Я имею в виду, он не принадлежал к белой расе. Вернее, принадлежал не только к ней. Цвет его кожи не был настолько темным, как у его настоящего отца, волосы казались светлее, а кудряшки были не такими крутыми и мелкими, более шелковистыми, но малыш был очень смуглым, а его нос – широким и приплюснутым. Не возникало ни малейших сомнений, что этот ребенок – мулат и что отцом его может быть только Мишель.

Нет, он никак не мог быть сыном Кристиана Озёра, и Кристиан должен был это понять в тот самый день, когда мальчик родился. Я вспомнила, что Роза написала в своем дневнике о реакции мужа при виде Эдмона. «Он воззрился на младенца, оцепенев от ужаса, не решаясь к нему прикоснуться. Перевел взгляд на меня, снова уставился на ребенка, достал сигареты из кармана рубашки, нервно закурил. "Поцелуй же своего сыночка, возьми его на руки", – улыбнулась я. "Ты шутишь, что ли? – процедил он сквозь зубы. – Откуда взялся этот монстр? Мне не нравится, как он на меня смотрит! Что у него с носом? А волосы, волосы!"».

– Ты что здесь делаешь? – спросил Кристиан Озёр у подошедшего мальчика. – Я велел тебе оставаться в купе.

– Я есть хочу.

– Дома поешь.

– Эдмон? – обратилась я к ребенку.

Он уставился на меня, удивленный, что незнакомка назвала его по имени, потом кивнул молча, совсем оробев.

– Я много о тебе слышала, знаешь, – улыбнулась я ему. – Ты сказал, что хочешь есть, дружок?

Он посмотрел на отца, который сидел, отвернувшись к окну. Я подозвала официанта и попросила сделать бутерброд с маслом и ветчиной для ребенка, а потом проводить его в купе.

– Номер четыре, – сказал Кристиан. – Места десятое и двенадцатое.

Официант наклонился и взял мальчика за руку:

– Идем, приятель, соорудим тебе перекус.

– Вы не любите его, да? – спросила я фермера, когда официант увел ребенка.

Кристиан Озёр, продолжавший смотреть в окно, не удостоил меня взглядом.

– На его лице написан ваш позор, верно?

Кристиан крепче сжал челюсти.

– Я ездил в Париж, чтобы оформить документы на его передачу в приемную семью, – произнес он наконец. – Семья живет в Париже, ему там будет хорошо. Лучше, чем со мной.

– Вы хотите сказать, что это вам будет лучше без него. Вы поступаете гнусно. Мальчик уже потерял мать. Теперь он должен потерять и отца?

– Я ему не отец! – отрезал Кристиан и сделал еще один глоток пастиса. – Этот ублюдок-полукровка никогда не дождется от меня отцовских чувств.

Слова его прозвучали как электрический разряд. И тогда я поняла. Я поняла, что Мишель был прав, когда сказал, что под конец их романа Роза его уже не любила. Я тогда обвинила его во лжи, напомнила о страховке, которую она оформила, указав его в качестве бенефициара, но теперь я знала, что это ничего не доказывало – не доказывало ее любовь к Мишелю, потому что деньги предназначались не ему, а их сыну. И еще я поняла нечто ужасное. Мишель не имел понятия, что ребенок от него. Он никогда не видел Эдмона, без сомнения, и долгое время не получал от Розы вестей, потому что мальчик мог стать оружием в его руках, для того чтобы попытаться ее вернуть. Да, она скрывала правду от Мишеля все это время, утверждая, что настоящий отец Эдмона – Кристиан. Она делала все, чтобы Мишель и мысли не допустил, что ее ребенок может быть не от мужа, что он от другого мужчины, а именно от него, от Мишеля. Теперь было ясно, что Роза, зная о финансовых проблемах любовника, застраховала свою жизнь в его пользу на случай, если с ней произойдет несчастье. Эти деньги предназначались Мишелю, чтобы он мог забрать сына к себе и заботиться о нем, потому что ждать заботы от Кристиана не приходилось, Роза это отлично понимала. Да, Роза понимала, что ее муж не станет опекать Эдмона, никогда не признает его своим сыном, и она заранее приняла меры. Роза боялась за свою жизнь, догадывалась, наверное, что Кристиан хочет ее убить, но она и представить не могла, что Мишель окажется в тюрьме как главный подозреваемый в