Смерть в квадрате - Евгения Витальевна Кретова

уютного особнячка в старинном стиле: белые колонны, лепнина и круглые окна второго этажа. О том, что это здание – не просто здание, говорили машины на парковке, и на каждую машину представительского класса находилось две, а то и три бронированных внедорожника. Макс присвистнул.

Глеб хохотнул:

– Вот так, не только в столицах красиво жить умеют.

Пока ждали опергруппу на задержание, молчали.

– Думаешь, жива еще Глафира? – спросил после раздумий Глеб.

Макс не знал наверняка, но опыт рисовал не самые радужные картинки. Каким бы ни был «золотым» сутенер Гризли, окровавленная одежда принадлежала Глафире – оператор ее опознал. Макс не знал ответа на вопрос, а потому молчал.

– Глянь, кто нарисовался, – криво усмехнулся он, заметив на крыльце того самого мужика, что выносил Глафиру из клуба, а за ним – амбалы, что принимали девушку и усаживали во внедорожник. – Саня Гризли собственной персоной.

Макс дернул ручку на себя и выскользнул из салона, успев услышать:

– Куда ты? Они вооружены…

«Стволы» у охраны «золотого» сутенера, который не «жестит» – были вполне предсказуемы. Бровь приподнялась, а взгляд уже вцепился в фигуру Сани Гризли. Макс скользил вдоль автомобилей на парковке, слышал, как сопит за спиной Глеб:

– Опера уже на подходе, – пыхтел он.

Макс молчал.

Он вышел из-за ближайшего к крыльцу внедорожника, под пристальные взгляды охранников.

Саня Гризли скользнул по нему взглядом, кивнул на соседний вход:

– Для клиентов туда…

– Мы чего, на клиентов похожи?! – Макс вытянул из кармана удостоверение, раскрыл и сунул его под нос Гризли.

Тот зевнул:

– Аж Москва! И чего же московскому СК от меня нужно?

– Где Глафира Темных?

Гризли нахмурился, вспоминая. Вполне натурально.

– Это кто?

Макс открыл в мобильном галерею с фотографиями около клуба. Гризли протянул:

– А, эта…

– Именно, – Макс пролистал фото и кивнул на амбалов за спиной Гризли. – И ты, и парни твои отлично срисованы.

Саня Гризли криво усмехнулся:

– Ну, это ваша работа – рисовать красиво. Верно? – И сам ответил: – Верно. Вам за нее зарплатку платят.

Он снова зевнул, потянулся.

– А вот напрасно вы так, Саня, – капитан Александров постарался, чтобы его улыбка выглядела безмятежной и приветливой. – Вам-то ведь лучше со мной дело иметь, чем с Гороховым.

Сутенер покосился на него.

– У меня с Царем все ровно.

– Было ровно, – кивнул Макс, – пока ты на его территорию не приперся и девушку не увез.

Гризли смотрел на него с примесью жалости и отвращения.

– С каких пор Царь с ментами стал дружбу водить?!

Макс с Глебом переглянулись:

– Так он не с ментами, а со следаками. Чуешь разницу? – Макс цокнул языком и оправил рубашку, заправил за ремень. – Да и не дружбу вовсе, а, скорее, наоборот, работу работает. У него, вишь, сотрудница пропала, а он – добропорядочный работодатель, о благе своих сотрудников печется. И вот смотрит записи, а записи говорят – ты взял девушку да на место не вернул. И Горохов так-то не доволен!

Улыбка в одно мгновение испарилась с лица сутенера, он побледнел и заметно осунулся, будто воздушный шарик, пролежавший в шкафу всю ночь и уныло перекатывающийся по полу. Подался вперед. Зашептал, будто опасаясь, что амбалы за спиной его услышат:

– Ты это… Чего попало не говори. У меня, говорю ж, с Царем все ровно. Мне проблемы ни к чему.

– Поздно! – в тон ему сообщил Макс. – Проблемы уже начались.

Гризли отшатнулся, выдохнул:

– Да не… Хрень какая-то. Богдан же… – И тут его взгляд вернул ясность. Саня Гризли хлопнул себя по бедрам и выругался. – Вот сученыш… Он же сказал, что отцом своим согласовал все!

– Что согласовал?

– Да девку эту! – Гризли, кажется, начисто забыл о Максе и Глебе, достал мобильный и начал кому-то звонить. Не получая ответа, чертыхался и набирал заново.

– Если ты Богдану названиваешь, то ему сейчас не до тебя. С ним папенька общается, – Макс ослепительно улыбнулся, но тут же помрачнел: – Глафира Темных где?

– А шут ее знает, – Гризли нервно повел плечом, спустился на пару ступенек ниже, поравнялся с Максом. Его взгляд стал колким, провоцирующим.

Макс заметил, как на край стоянки припарковался минивэн с опергруппой. Впрочем, их Гризли тоже заметил. Нахмурился.

– Поехали тогда в отделение… вспоминать будем!

Следующие мгновения он потом будет прокручивать, как немое кино, кадр за кадром.

Его приглашающий в автозак жест… Выхваченные из кобуры стволы, черными пустошами направленные в его грудь и голову. Крик «не двигаться!» – где-то совсем рядом. Ощущение собственной беспомощности. Осознание, что ситуация, которую он удерживал в руках мгновение назад, будто промасленный мячик для пинг-понга, выскользнула и стремительно раскручивается вокруг. С дальнего конца парковки медленно и неуклюже бегут омоновцы в бронежилетах, из уютного, мгновенно ощерившегося стволами, здания, выбегают «братки»: и те, что работают на Гризли, и охрана гостей. И все это разворачивается, орет и натягивается как струна.

– Не стрелять! – рявкнул Макс одновременно с первым выстрелом, и его голос утонул в автоматном грохоте.

Уши заложило, что-то ударило в плечо, оно потяжелело, словно строительный кран придавил его к земле. Стало горячо. Происходящее обернулось в вату и прорывалось сквозь нее рыхлыми, нечитаемым окриками, обрывками звуков и фраз, которые Макс никак не мог расслышать.

Он видел, как у Сани Гризли округлились глаза, как скривился рот. Подняв вверх руки, он орал на своих и чужих амбалов в надежде перекричать звуки пальбы, медленно опустился на колени и лег на ступеньки своего заведения и так остался лежать – неудобно свисая головой вниз.

А плечо Макса стало еще тяжелее. Макс пошатнулся и медленно опустился на одно колено.

Глеб выстрелил в воздух. В момент небольшого затишья, звук отскочил от стен, ударил по барабанным перепонкам и прорвался командами ОМОНа прекратить сопротивление, бросить оружие и лечь на землю. Где-то вдалеке пронзительно выла сирена, а до Макса долетали глухие звуки, которые он не сразу распознал: «Сотрудник ранен».

– Кто? Кто ранен? – он оглядывался, пока мутная пелена, застилавшая глаза, не уплотнилась, отгородив реальность. Макс, покачиваясь, проваливался в нее, как на перину. Теперь он отчетливо фиксировал пульсирующую боль в правом предплечье, волнами растекающуюся по телу.

«Это я, я ранен, – догадался он, и тут же с сожалением добавил: – Эх, Аделия расстроится».

Глава 24

Ему тогда было лет восемь. Приехал в загородный дом к тетке, под Смоленск. Он запомнил его большим и величественно-светлым, с широким крыльцом и завораживающим витражом под крышей. Сад благоухал яблоками, особенно на закате, когда, набравшись солнечного тепла, плоды возвращали его вместе с частичками сладко-кислого аромата. Все было хорошо тем летом, кроме соседского