Похищенная девушка - Джозефина Тэй

– Хотите сказать, мы должны их принять? – спросила Марион. – Предстать перед судом, где нас будут публично обвинять в таком? И мама тоже?

– Боюсь, у вас нет выбора.

Ее как будто напугала его лаконичность, или же она расстроилась из-за того, что он их не защищает. Хэллам, вручая повестки, будто почувствовал это и воспринял такую реакцию в штыки.

– Полагаю, я должен вам сказать, на случай если мистер Блэр промолчит, но, если бы не он, вам бы сейчас вручали не повестки, а ордер на арест, и ночевали бы вы не в собственных постелях, а в камере. Не беспокойтесь, мисс Шарп, выход я сам найду.

Глядя ему вслед, Роберт припомнил, как проигнорировала его в первый приезд миссис Шарп, и решил, что счет сравнялся.

– Это правда? – спросила миссис Шарп.

– Чистая правда, – подтвердил Роберт и рассказал женщинам о том, как Грант приехал их арестовать. – Но благодарить за ваше спасение следует не меня, а старого мистера Хезелтайна в конторе. – И он рассказал, как разум старого клерка моментально решил юридическую задачку.

– А что это за новые свидетельства, которые у них якобы появились?

– К сожалению, они у них действительно есть, – сухо отреагировал Роберт. – Об этом и думать не стоит. – Он рассказал, как девочка якобы села в машину на лондонской магистрали через Мейнсхилл. – Это лишь подтверждает то, что мы всегда подозревали: когда она покинула Черрил-стрит, якобы направляясь домой, у нее была встреча. Но другое свидетельство более серьезное. Вы как-то говорили, что к вам приходила женщина – девушка – с фермы и раз в неделю занималась уборкой дома.

– Да, Роза Глин.

– Насколько я понимаю, с тех пор как пошли сплетни, она больше не приходит.

– С тех пор как… Это вы об истории Бетти Кейн? О, мы уволили ее еще до того, как пошли эти слухи.

– Уволили? – резко переспросил Роберт.

– Да. Что вас так удивляет? Опыт подсказывает, что домашних работников увольняют не так уж редко.

– Да, но в данном случае это может многое прояснить. За что вы ее уволили?

– За воровство, – сказала старая миссис Шарп.

– Она всегда подворовывала шиллинг или два, если мы где-то оставляли кошелек, – пояснила Марион, – но, поскольку нам очень нужна была помощь по дому, мы закрывали на это глаза и старались не бросать кошелек там, где он мог ей попасться. Еще она брала всякую мелочь, которую можно унести, например, чулки. А потом стащила часы, которые были у меня двадцать лет. Я сняла их, когда что-то мыла – знаете, обмылки могли попасть, – а когда вернулась за ними, часы пропали. Я спросила ее, но она, конечно, «ничего не видела». Это было уже слишком. Эти часы были частью меня, почти как волосы или ногти. Вернуть их мы не могли, ведь у нас не было доказательств, что это она их взяла. Но после ее ухода мы все обговорили и на следующее утро пошли на ферму и как бы невзначай упомянули, что ее услуги нам больше не потребуются. Это было во вторник – она всегда приходила по понедельникам, – и в тот же день, когда мама ушла отдыхать, приехал инспектор Грант и привез Бетти Кейн.

– Ясно. Когда вы сообщили девушке, что она уволена, в комнате был кто-то еще?

– Не помню. Кажется, нет. Сама она не с фермы – в смысле, не из семьи хозяев. Они чудесные люди. Она дочка одного из рабочих. Да и насколько я помню, мы встретили ее на улице, а не в доме, и просто вскользь упомянули об этом.

– Как она это восприняла?

– Порозовела и немного расстроилась.

– Покраснела, как свекла, и закатила истерику, – уточнила миссис Шарп. – Почему вы спрашиваете?

– Потому что она готова подтвердить под присягой, что, когда работала здесь, слышала доносившиеся с вашего чердака крики.

– Да неужели, – задумчиво протянула миссис Шарп.

– Хуже всего то, что она говорила о криках до того, как пошли слухи про Бетти Кейн.

Наступила полная тишина. Прямо как на кладбище, вновь подумалось Роберту. Занавеска на окне колыхалась на ветру так же бесшумно, как в кинофильме.

– Это, – наконец проговорила Марион, – несомненный удар.

– Да. Точно.

– И для вас тоже.

– Да, для всех нас.

– Я не имею в виду, в профессиональном смысле.

– Нет? Тогда в каком?

– Вам придется столкнуться с вероятностью того, что мы лжем.

– Право слово, Марион! – нетерпеливо воскликнул он, впервые назвав ее по имени и даже не заметив этого. – С чем мне придется столкнуться, так это с выбором между вашим словом и словом друзей Розы Глин.

Но она, судя по всему, не слушала.

– Мне бы хотелось, – горячо сказала она, – о, как бы мне хотелось, чтобы было хотя бы одно крошечное свидетельство в нашу пользу! Этой девчонке абсолютно все сходит с рук. Мы бесконечно повторяем, что это неправда, но никаких фактов представить не можем. Улик недостаточно. Сплошное вялое отрицание. Все складывается так, что ее лжи находятся подтверждения, а мы никак не можем доказать, что говорим правду. Никак!

– Сядь, Марион, – велела ей мать. – Истерикой делу не поможешь.

– Я могла бы убить эту девчонку. Я могла бы ее убить. Господи, да я могла бы мучить ее дважды в день до Нового года, а потом начать сначала. Стоит мне подумать, как она с нами поступила…

– Не думайте, – перебил Роберт. – Лучше подумайте о том дне, когда она сама себя дискредитирует в открытом суде. Если я что-то знаю о человеческой природе, это ранит мисс Кейн куда серьезнее, чем любые побои.

– Вы до сих пор верите, что это возможно? – изумленно спросила Марион.

– Да. Точно не знаю, как мы этого добьемся, но верю, что у нас получится.

– Даже при том, что в нашу пользу нет ни единого свидетельства, зато в ее пользу – сколько хочешь?

– Да. Даже при этом.

– Это ваш природный оптимизм, мистер Блэр, – спросила миссис Шарп, – или вера в торжество Добра? Или что?

– Не знаю. Думаю, Правда ценна сама по себе.

– Ни Дрейфус, ни Слейтер [9], ни иные, мне известные, не считали ее особенно ценной, – сухо сказала она.

– В конце концов сочли.

– Ну, если честно, не могу сказать, что с нетерпением жду возможности провести жизнь в тюрьме в ожидании того момента, когда Правда восторжествует.

– Не думаю, что до этого дойдет. В смысле, до тюрьмы. Вам придется появиться в полицейском суде в понедельник, и поскольку у нас нет